– Но когда я получала письма, печать была в целости…
– Существуют способы, – хмыкнул Хью.
– Ах, способы! – Девушка отвернулась и сжала виски дрожащими пальцами. – Значит, вам известно, что…
– Что это ваш дядя Лотульф первым заподозрил заговор? Должен заметить, с его стороны было неразумно доверять бумаге столь важные сведения. Что касается его отзывов о короле Генрихе, они могут привести его на плаху. Постойте, как он назвал нашего монарха… ах да! Гнусным распутником, подлым убийцей, пособником Люцифера. Зато своего ненаглядного Людовика возвел, чуть ли не в ранг святого. Ну что? Все верно?
– А если и так? – прошептала Филиппа, дрожа всем телом. – Отец Лотульф – подданный Франции и короля Людовика, и наказать его у вас руки коротки! – Взгляд ее метнулся к ятагану. – Или…?
– Я не наемный убийца, миледи. – Прежде чем она успела осознать это, Хью продолжал: – Но за такими далеко ходить не надо. Нашему ведомству случается обращаться к людям, которым нравится убивать. За деньги они охотно прирежут собственную бабушку. Поверьте, их меньше всего занимает, кто чей подданный.
– Боже милостивый!
Теперь Филиппа выглядела совсем юной и насмерть перепуганной. Все лучшее в натуре Хью толкало привлечь ее к себе и заверить, что ничего подобного у лорда Ричарда и в мыслях нет (чего он не знал наверняка), но долг повелевал невозмутимо смотреть, как она ломает руки. Приказ был ясен: во вторник утром явиться в Вестминстер с Филиппой де Пари. Окажись она более сговорчивой, до угроз бы вообще не дошло.
Так он говорил себе, стараясь подавить неуместное сочувствие.
– Мы перехватываем и ваши письма к дяде. Из них известно, что вы симпатизируете не королеве, а королю. В одном из последних вы писали, что за семь лет, проведенных в Оксфорде, стали больше англичанкой в душе, чем француженкой. Вы честно старались отговорить своего дядю от участия в заговоре, но он и теперь упорствует в своих заблуждениях. Вы под стать друг другу – оба упрямцы.
– Он добрый человек, – сказала Филиппа, обращая к Хью полные слез глаза. – Когда-то он взял нас с сестрой под свою опеку. Нам тогда было по четыре года, и до того дня он нас ни разу в жизни не видел…
– Миледи, – начал Хью, отстраняясь от двери и делая шаг к ней.
Вместо того чтобы отпрянуть, как он ожидал, она положила руку ему на грудь. Это было легкое, почти неосязаемое прикосновение, но он ощутил его всем существом, словно своей маленькой рукой девушка сжала его сердце.
– Он взял нас к себе и воспитал, – говорила Филиппа. – Я долгие годы думала, что из добрых чувств к нашему отцу, но перед отъездом в Оксфорд узнала правду.
– Миледи… – снова повторил Хью, накрывая ее руку своей.
– Оказывается, поначалу он не хотел брать на себя такую обузу и предложил отцу отправить нас в монастырскую школу, но когда увидел, как мы плачем в объятиях друг друга, в нем все перевернулось. Он сказал, что в тот же миг полюбил нас, как родных. И в самом деле, он относился к нам не как опекун, а как отец – насколько умел. Он никогда и ни в чем не стеснял нас.
– Миледи! Выслушайте меня!
– Дядюшка может ошибаться насчет короля Генриха, – продолжала Филиппа упрямо, – но только потому, что предан Людовику. Поверьте, хоть он и упрям, сердце у него доброе и открытое. Убив его, вы убьете меня!
Глаза ее увлажнились, и частые слезы покатились по матово-бледным щекам. При этом взгляд ее оставался прикованным к лицу Хью, отчего тому вдруг перестало хватать воздуха.
– Никто не собирается причинять вред вашему дяде!
– Правда?
Он осторожно отер мокрые щеки девушки. Они были теплыми и удивительно нежными, а слезы – горячими. Он с удивлением услышал собственный голос:
– Зачем нам это? Он всего лишь скромный служитель Божий, а не заговорщик. Я думаю, не придется… ну, вы понимаете…
«Слезы лжеца стоят недорого, не позволяй им тронуть твое сердце», – вдруг вспомнилось ему. Он устыдился своей слабости. Умная головка Филиппы легко домыслила то, что он не решился выразить в словах. Ее глаза, и без того громадные, расширились и нашли взглядом ятаган.
– Значит, если я буду сговорчивой, вам не придется лишать жизни дядюшку Лотульфа? – прямо спросила она, отступая.
– Скажем так: если вы не будете сговорчивой, я не смогу гарантировать его безопасность, но если вы пойдете навстречу пожеланиям лорда Ричарда и отправитесь со мной в Вестминстер, не будет нужды применять к вашему дяде строгие меры за его вольнодумство. В конце концов, он беззащитный старик, а мы не так уж жестоки…
– Как мило с вашей стороны утверждать, что, вы не так уж жестоки, сразу после угрозы прикончить этого беззащитного старика!
Филиппа повернулась к Хью спиной, и он едва удержался от крепкого словца, снова подумав, насколько легче сражаться с толпой кровожадных янычар.
– Вот, значит, как, – сказала девушка угрюмо. – Я не захотела ехать с вами, но вы все же принудили меня к этому шантажом. Что ж, придется предстать перед юстициарием Англии, хоть я и не понимаю зачем!
– Пока что от вас требуется только явиться к нему. Если вам не понравятся планы лорда Ричарда на ваш счет, вы ответите отказом и вернетесь к прежней жизни. В этом случае вашему дяде ничего не будет угрожать. Однако может статься, мы убедим вас в своей правоте… – Филиппа повернулась к нему, и он поспешно продолжал: – В конце концов, это священное право короля – оставаться на троне! Да и вам пойдет на пользу немного пожить в реальном мире.
– По-вашему, я от него полностью оторвана?
– Целиком и полностью, – подтвердил Хью со смешком. – Занятно было бы посмотреть, каково вам придется, когда кругом будут обыкновенные люди, а не кроткие клирики и школяры.
– Это вызов, сэр Хью?
– Почему бы и нет? – Он улыбнулся шире, подумав, как легко подзадорить человека, дернув за нужную веревочку. – А теперь я вас покидаю. Выспитесь – впереди долгий путь. Я буду здесь еще до рассвета.
– Где вы остановились? В таверне у восточных ворот?
– У августинцев.
– Ах, у южной стены! У них на конюшне моя кобыла Фритци. Тогда вам ни к чему возвращаться за мной, встретимся там, когда позвонят к заутрене.
– Договорились. Учтите, вьючного мула у меня нет, возьмите в дорогу лишь самое необходимое.
– Не беспокойтесь. – Девушка усмехнулась. – У меня всего два платья, включая это.
Уходя, Хью размышлял об этом неожиданном дополнении к портрету Филиппы. Он не был особенно удивлен. Филиппа де Пари была не просто дочерью барона, а довольно необычной личностью. Две стороны ее «я» – наивная девушка знатного происхождения и высокообразованная, чуждая условностей школярка – как-то сумели слиться воедино и дали редкий сплав. Ничего странного, что она не нуждалась в нарядах!
