Комдив даже перестал черкать по листу бумаги и с восхищением уставился на Серегу:
– До чего же красиво излагаешь, сукин сын!
– А уж в комментариях я и сам себя превзойду, – гордо пообещал киповец.
– Лады! Мне нравится. Оформляй номер. Чапику нечего будет возразить! – Капитан 3 ранга обвел строгим взглядом всех собравшихся на пульте, – учись, молодежь, у «старичков» творческому мышлению! И какого черта вы еще здесь все рассиживаетесь?! Цели ясны, задачи определены, марш за работу!
Когда за последним офицером закрылась переборка, комдив как-то искоса, но очень пристально посмотрел на оставшегося сидеть Сергея, картинно откашлялся, пожевал губами, словно пробуя что-то на вкус, и тихо произнес:
– Я ведь вовсе не такой идиот, каким могу показаться, и с тобой, худо-бедно, знаком уже восемь лет. Поделись, хоть намеком, кого конкретно и в какую жопу ты теперь собираешься затащить этим гениально-показательным по своей солдафонской тупости номером?
– Толя! Вот, как на духу, – честные глаза капитана-лейтенанта просто-таки светились искренним творческим энтузиазмом, – токмо во имя благоденствия и расцвету нашего славного дивизиона!
– Ну-ну, значит, не хочешь. Прячешь свою «фишку» в рукаве. – Констатировал комдив. – Помни хоть, что отвечать за все, в конечном итоге, придется мне.
– Хором ответим! – Градус энтузиазма в голосе Сергея поднялся еще выше.
– Ну-ну, – повторил капитан 3 ранга и уткнулся в свои бумаги.
Уже закрывая за собой переборку, киповец слегка обернулся и тоже тихо и серьезно проговорил:
– Я почти уверен, что некоторые обстоятельства никому не позволят в элементарном скетче усмотреть что-то неблагонадежное или оскорбительное, и уж тем более подрывающее основы… – переборка закрылась с негромким металлическим лязгом.
…. Итак, наступил черед предпоследнего номера концертной программы. Это была художественная спортивно-познавательная миниатюра с убийственно оригинальным названием «В старых ритмах».
Ванечка был великолепен. В обтягивающем псевдоцирковом трико из рваной тельняшки, в закрученных кверху усах а ля Иван Поддубный из пеньковой пакли, нафабренных гуталином и приклеенных для надежности «СуперМоментом». Лицо выражало крайнюю сосредоточенность и полнейшую невозмутимость. Небольшие черные гантели в мощных мускулистых руках выглядели детскими игрушками. Обнаженные участки тела, густо сдобренные подсолнечным маслом с камбуза, лоснились и сверкали под ярким светом люминесцентных ламп.
Из кассетного магнитофона звучала негромкая ритмичная музыка. Находившийся рядом Серега хорошо поставленным голосом комментировал каждое движение атлета, поясняя практическую важность выполняемых упражнений. С начальственной скамейки доносилось удовлетворенное похрюкивание и распространялась аура благосклонного одобрения. Жюри было довольно.
Чего никак нельзя утверждать об остальных зрителях. Уже к окончанию первой минуты номера послышались покашливания, почесывания и скрип шатких «баночек» под как-то сразу затекшими молодыми ягодицами. Затем появился негромкий еще гул, как предвестник перерастания робкого недовольства в открытое возмущение. «Свердлов» тут же крутнул по-совиному своей кучерявой головой, но… было уже поздно. Не помогла и аура начальственной благосклонности. Недовольство выплеснулось наружу в общем-то пока еще вполне цивилизованным пожеланием:
– Кончай фигню! Становись на уши!!
Донеслось оно из самого темного угла столовой, где невозможно было разглядеть говорящего. Зрители одобрительно хлопнули пару раз, но быстро затихли, увидев предостерегающе поднятую вверх руку Чапика. Атлет на сцене и комментатор никак не прореагировали на безобразие. Номер продолжался.
Тогда голос из угла, не желая успокаиваться, сменил тактику. Сразу после объяснения капитаном-лейтенантом несомненной пользы от «приседаний с отягощениями» для профилактики дегенеративных изменений в хрящевой ткани подвижных суставов ног, в образовавшуюся секундную паузу ворвался голос, прекрасно копирующий стиль и манеры комментатора на сцене:
– А в случае употребления в пищу недоброкачественных продуктов с нашего камбуза и появления первых признаков надвигающегося поноса, смажьте любой из шаров гантели маслом или вазелином и засуньте на три четверти в то самое место, откуда и ожидаете «экстренного выброса». Иван Нестерович, па-а-прошу исполнить!
Зал на мгновение затих. Потом грохнул хохот. Странно, что он совсем не заглушил слов Ванечки:
– Ну, шутник, снимай штаны!
С этим добрым пожеланием побагровевший от гнева атлет шагнул в зал сразу через два ряда скамеек. По прямой до угла было не более четырех метров, но на этом пространстве умудрились втиснуться шесть рядов баночек и несколько десятков человек, что существенно замедляло продвижение обуреваемого праведным гневом артиста к намеченной цели. Кроме того, мешали гантели в руках. Тогда Ванечка просто выпустил одну гантель из левой руки на свободное пространство палубы. Послышался металлический стук железа об железо, и тяжелый снаряд медленно откатился под ноги зрителей передних рядов, которые из опасения физических повреждений, как по команде, задрали ноги вверх. Воздев над головой правую руку с накрепко зажатой второй гантелью и расчищая проход свободной левой рукой наподобие снегоуборочного комбайна, старший лейтенант устремился к логову обидчика.
Однако, скученность зрителей на небольшом участке оказалась настолько значительной, что даже бесподобный Ванечка, казалось, застопорился, как ледокол «Красин» в нагромождении айсбергов в суровых Северных морях. Так показалось и Голосу. И тут он совершил трагическую ошибку: поверив в собственную ложную недосягаемость, тоненько заверещел:
– Ой-ой-ой! Товарищ старший лейтенант, а где же Ваша другая гантелька?! Простите-простите! Сразу как-то не догадался. Вот отчего Вы теперь так медленно продвигаетесь!! Не натирает, однако?!
Зрители зашлись в истерическом припадке гомерического хохота. Но все, отнюдь не тихие, звуки перекрыл громоподобный рев. Куда там Тарзану с его знаменитым кличем! То, что проистекало из разверзнутой глотки старшего лейтенанта Полуяхтова не поддавалось никакому описанию.
Мгновенно смех и улюлюканье сменились тревожными возгласами, раздались предостерегающие крики, грозила возникнуть нешуточная паника. Никто уже не обращал внимания на встревоженное блеяние «Свердлова» и воздетые вверх руки замполита.
Каким-то одним феноменальным рывком Ванечка смел со своего пути последнюю преграду из двенадцати человек и четырех скамеек. Его кровожадные намерения безошибочно читались на искаженном яростью лице. Казалось, вот она, смертоубийственная развязка!
Однако, судьба, а точнее, природная быстрота и верткость, помноженные на естественный страх и генетическое желание выжить, подарили Голосу еще один шанс для спасения. Ужом проскользнув буквально в сантиметрах от растопыренной пятерни Полуяхтова, он пулей вылетел из помещения столовой в проходной коридор через второй свободный выход. Теперь уже все увидели, что голос принадлежал молодому мичману Алексею Яковенко, старшине команды ракетчиков, по прозвищу Яшка-артиллерист – прямой намек на сходство с героем Пуговкина из кинофильма «Свадьба в Малиновке», который вот уже вторую автономку добросовестно крутили в обеих кают-компаниях, и несомненную общность их военных профессий. Лешка, хоть и был по размеру вдвое мельче своего экранного прототипа, ничуть не уступал тому в природной смекалке, завидной находчивости и нескончаемом веселом балагурстве.
