— Значит, сбудется! Или я не Мэрилин Монро!
Спрыгнув с кровати, с верой в себя, она направилась в ванную комнату, на ходу напевая про себя детскую песенку «Мой, любимый Августин»…
Она попала в свою любимую обитель, которую обожала. Это — большая светлая комната с окном, на котором жалюзи. Посередине большая чугунная ванна, рядом с ней тумбочка из белого пластика с умывальником, над которым висит большое овальное зеркало, на тумбочке множество флаконов, баночек, зубные щетки, мыло, половинка лимона; на крючке — вешалке на кафельной стене висит большое махровое полотенце, на полу на глянцевых бежевых плитках постелены ковровые дорожки. В правом углу сан. узел, кипельно — белый с красивой «сидушкой» из искусственного меха розового цвета, на нём рулон розовой туалетной бумаги. Перед ним такой же половик под ноги. На закрытой двери, на вешалке весит белый короткий, махровый халат.
Мерлин поднимая жалюзи на окне, упиваясь, вдыхает свежий воздух. Направляясь к ванной, по движению снимает и бросает на пол пеньюар, скидывая тапочки. Подойдя к умывальнику, тщательно себя рассматривает. Волосы беспорядочно ниспадают до плеч, она их теребит, кривляясь перед зеркалом, ловя на себе свой любопытный взгляд. Со вздохом произнося:
— Привет! С добрым утром, «Куколка!»
Повернувшись к ванне, открыв вентиль, стала наблюдать, как из носика смесителя струится горячая вода, пробуя, нечаянно обожглась, открыв второй вентиль, пробуя вновь, становится в рост в ванну, медленно переключая воду из носика крана на душ. Стоя, принимая душ, нежится под лавиной струек падающих сверху — вниз; выглядывая из-за потока воды, наощупь с тумбочки берет шампунь, мыло и лимон, ставит на подлокотник ванны. Мягкими движениями руки намыливает непослушные волосы, радуясь хорошему настроению, смывает с головы пену, пытаясь напевать, но капельки воды ей мешают. Взяв мыло, под струей воды размыливает, оно дает пену, намыливает груди, при этом нежа саму себя любимую, змейкой изгибая податливое тело то, поднимая, то опуская их руками. При этом смывая мыло с тела под струей воды, периодически переключая — подачу воды горячей на холодную.
Кульминация принятия душа — это применение лимона. Натерев половинкой соски, от пощипывания прикусив свои губы, приподнимая груди, легким прикосновением рук, балдея как кошка, шепчет:
— Это, ли не блаженство?!
Наконец, омовение себя, красивой, закончено. Сняв полотенце с крючка, вытерев легкими движениями тело, Мерлин наматывает его на голову.
Довольная сама собой, выходит из пропахнувшей ароматами ванны, выключая воду.
Подойдя к зеркалу, всматриваясь, с кокетством улыбнувшись отражению в зеркале, с задором говорит: «Утро — вечера: мудреней!»
— А, целовался, он во сне даже очень ничего!.. — подмигивая, — да! Вы, Милочка — сексуальна! Ножки! Немного разморились. Не ровненько стоят.
Опять гримасничая перед зеркалом, всматриваясь в него, ерничая, добавляет:
— Не столь красавица! «Смазливая!» При этом гладя рукой по ягодицам и животу, самодовольно подытоживает:
— А животик, а «попочка»… Нет слов! Такое увидеть днём — не покажется мало! Не сдержавшись, закатив вверх глаза, с поднятыми вверх руками, с благодарностью:
— Господи! Спасибо Тебе, за любовь! Отойдя, идёт на выход, снимая с вешалки на двери белый махровый короткий халат. Открыв дверь, выходит.
Кажется — это была завязка романа, который вырвали из реестра памяти времён. А было ли вообще так?! Всё самое интересное скрыто от нас. Нельзя скрыть одного, что было…
4 августа 1962 г.
…В большой комнате находились понятые и полицейский, прибывший на срочный вызов. В ней пахло спертым, затхлым запахом спиртного.
На большой кровати, распластавшись, лежало безжизненное тело Мерлин, волосы были растрепаны, халатик пеньюара испачкан коньяком, лицо было мраморным и отчужденным, в кулаке горсть успокоительных таблеток. На столике возле кровати стояло: стакан с водой, аспирин, начатый коньяк и русская водка.
Полицейский, немолодой негр, лет 40, осмотрев тело, почесывая затылок, говоря самому себе, изумляя понятых, двух старушек из соседних квартир, предположил:
— Да! Пахнет убийством… Дамочка растрепанная! Явно вырывалась, капли коньяка на пеньюаре об этом же свидетельствуют. Почесывая затылок:
— Таблетки же не пила, по счёту все налицо. Нет! Это — убийство!
Понятые поддакивая, кивали головой. Он глядя сквозь них прикрикнул:
— Ну, что стоите, вызывайте «911!» Посторонние здесь, точно, присутствовали, минимум один человек! Я звоню в ФБР…
Немного ранее. В этой же комнате.
…Мерлин сидит у ночного столика, накладывая на лицо дневной макияж. Ждёт гостя. В дверь постучали.
Она резко срывается с пуфика, на ходу поправляя непослушные волосы, игриво одернув на себе полы красного шелкового пеньюара, движением рук приподнимая всё еще роскошную грудь, не спрашивая: «Кто?» Открыла дверь.
В дверях стояли — Эдвард, брат Президента, и Фрэд, телохранитель Джона Кеннеди. Кого-кого, а их она не ожидала увидеть здесь и сейчас.
Встретила с непониманием, брезгливо отшатываясь от них на шаг назад, прикрывая оголенность полами пеньюара.
Первым к ней обратился Эдвард:
— Послушай, «Малышка». Не жди брата больше никогда! Он не для тебя! Поиграли в любовь, достаточно уже. Отстань от нашей семьи!.. Найди себе кого попроще!.. Неужели в ГОЛИВУДЕ мужиков не найдётся, чтобы тебя потискать, «Кошечку!» На себя посмотри!..
Она была выпивши.
— Он — ПРЕЗИДЕНТ! А ты кто? Его репутация должна быть — чистой. ФАНТАЗЁРКА! Он вышел, не прощаясь с ней.
Фред последовал за ним, но вдруг остановился, глядя с жалостью на неё, тихо сказал:
— Не пейте много! Это чревато! Можете так с ума сойти! Вы же совсем молодая, не портьте себе жизнь.
Махнув обреченно рукой, достал из кармана таблетки от головной боли и снотворные, зная о её мигрени. Не оборачиваясь, вышел.
Мерлин обессиленная подошла к кровати, обхватив руками голову, зарыдала, спазмы сдавливали полушария мозга. Нестерпимая боль до тошноты. На столе стояла водка, коньяк и аспирин. Стакан водки и аспирин были выпиты залпом, слезы текли градом. Она в порыве потянулась к коньяку, руки дрожали, разлив на себе несколько капель, ей вдруг стало очень жалко саму себя.
Она сжалась, легла на кровать. Истерика последовала моментально, начала метаться из стороны в сторону по кровати, ввысь крича кому — то, неистово в вопле:
— Господи, прости! Он предал меня! Значит и вправду! Никогда меня не любил, а может очень любил, поэтому и отпустил, и это я не хочу его отпускать? О, Боже!.. — в глазах появились слёзы, в душе тупая боль.
Она упала в обморок. Перед ней пронеслась её жизнь…
