Бывают ситуации, когда спорить бессмысленно — я слышал, что это касается переговоров с юристами и сантехниками, — и, похоже, сейчас я оказался в одной из них. Я испустил тяжелый вздох — хотя мои вздохи — это истинные произведения искусства, протяжные, тоскливые и бесконечно трогательные, — он не возымел на Дирекцию никакого действия. Два каменных сердца поплотнее закутались в свои халаты и ушли, оставив меня в полном одиночестве. Засыпая, я все еще размышлял над тем, как бы мне подоходчивее объяснить им, какую ошибку они совершают.
Говорят, что утро вечера мудренее, и это совершенно верно. Причина в том, что всю ночь ваше подсознание продолжает работать над проблемой, а утром — voila — вы получаете готовое решение. Именно так вышло и со мной. Когда я проснулся, у меня уже был план.
Накануне я очевидно совершил ошибку, сильно переоценив человеческий интеллект. В целом они бывают довольно смышлеными и даже сумели изобрести такие полезные вещи, как бараньи котлеты и центральное отопление, но при этом большинство людей совершенно невосприимчивы к нюансам. Тонкие намеки, дипломатичные недомолвки и скрытый подтекст влетают у них в одно ухо и тут же вылетают в другое, а в результате человека и собаку разделяет стена непонимания. Именно так и случилось в отношениях между мной и Дирекцией. Люди-то они, кажется, добрые, но, к сожалению, не слишком сообразительные. Надо будет объяснить им все попонятнее, но при этом нельзя забывать о такте. Излишняя прямота может привести к печальным результатам и слезам, как довелось узнать одному моему знакомому бультерьеру, который стал грызть мебель, потому что ему показалось, что его не любят. Нет, деликатность — вещь очень полезная, и, я думаю, вы согласитесь, что мой план мог считаться образцом хитроумия и тонкого расчета.
Когда я вышел из своего будуара и потянулся, в воздухе еще царила приятная прохлада. Легкий ветерок принес к нам во двор интересный букет ароматов от соседей. Я различил в нем незнакомый собачий дух, а также дразнящий запах живых куриц и тут же решил, что нанесу им визит, как только разберусь с домашними делами. Курицы хороши тем, что служат источником одновременно спортивных и гастрономических удовольствий. Они ужасно потешно кудахчут и улепетывают, когда их преследуешь, и оказываются очень вкусными, как только избавишься от перьев. Очень полезная птица, в отличие от всех прочих.
Вспомнив о плане, я подошел к дому и прислушался. Внутри стояла полная тишина, а ставни были еще закрыты. Я решил, что лаять в такой ситуации не стоит, и вместо этого начал деликатно скрести когтями дверь. Мне потребовалось несколько минут, чтобы разбудить двух сук, которым, кстати, давно пора было бы проснуться, но наконец они подняли головы и заголосили, будто две распевающиеся оперные дивы, чего я и добивался. Их обвинят в том, что они взбаламутили весь дом, откроют дверь и сразу же увидят меня — скромного и молчаливого, золото, а не собаку.
Скоро дверь распахнулась, и из нее сначала вылетели две взбудораженные старушки, а потом, щурясь на утреннее солнце, показалась и заспанная Дирекция. Первый этап плана был успешно завершен. Убедившись, что все смотрят на меня, я отправился в сарай, взял в зубы свою подстилку и поволок ее к дверям, не забывая энергично мотать хвостом. Ну уж если это не убедит их в серьезности моего намерения поселиться в доме, думал я, то даже не знаю, как с ними разговаривать. На всякий случай я приблизился к Мадам, осторожно взял ее руку в зубы и потянул ее к дому, издавая при этом негромкие, увещевающие звуки. Когда мы перешли через порог, я выпустил руку, уселся под столом — спина прямая, лапы вместе, голова набок, как подобает благородному, воспитанному псу, — и стал ждать результатов.
Они оба опустились передо мной на корточки, и я выдал еще серию приглушенных, деликатных повизгиваний. Мне показалось, что они уже готовы уступить, но тут Мадам сморщила нос и произнесла незнакомое мне тогда слово toilettage[6]. По неведению и наивности я решил, что, возможно, это имя ее свекрови или название какого-нибудь экзотического собачьего корма, и потому продолжал спокойно сидеть, стараясь всем своим видом выражать радость и преданность. В свете последовавших за этим событий стало ясно, что лучше бы мне было держаться от Дирекции подальше до тех пор, пока из загривка не выветрится запах дохлого голубя, но все мы крепки задним умом.
Но главное — мы с подстилкой оказались в доме, и это был большой прогресс. Вместе с остальными домочадцами я радостно суетился в кухне, пока готовился и сервировался завтрак, а поев, задумался, как поступить дальше: вернуться под стол или рискнуть и выйти во двор. В этот момент меня позвали к машине, где выяснилось, что мы со Вторым отправляемся в экспедицию.
Мы прибыли в деревню, которую я смутно помнил по своим прежним скитаниям, и остановились у домика, издававшего сильный и чрезвычайно неприятный запах дезинфекции. Внутри вонь оказалась еще гуще, и я невольно попятился, но в то же мгновение меня спереди и сзади подхватили две дюжие молодки, уволокли в пыточную камеру и там бесцеремонно затолкали в ванну.
Мне неприятно вспоминать о том, что произошло дальше. Меня мочили, пачкали мылом, полоскали, снова пачкали и снова полоскали. И это было только началом. Затем меня бесконечно долго стригли миниатюрной газонокосилкой, а потом зловеще щелкали ножницами вокруг ушей, усов, хвоста и прочих интимных мест. В довершение всех унижений меня обсыпали отвратительной пудрой, пахнущей точно смесь «Вечера в Париже» с зельем против сорняков. Почти голого, надушенного и крайне расстроенного, меня наконец-то вывели в приемную и сдали с рук на руки Второму. Дожидающаяся своей очереди пуделиха взглянула на меня из сумки своей хозяйки и гадко ухмыльнулась, как всегда усмехается эта братия, когда знает, что до них не добраться. Ну погоди, сказал я себе. Когда они с тобой закончат, от тебя-то точно останутся только четыре голые лапки. Я не большой обожатель пуделей, как вы, наверное, заметили, но этой я, помнится, посочувствовал.
Стало быть, вот что такое toilettage. Я считал и продолжаю считать его одним из самых вредных человеческих изобретений наряду с собачьей конурой, ректальным термометром, школами дрессировки и насильственно навязываемым целомудрием.
Зато по возвращении домой меня ожидал еще один сюрприз. Меня встречали так, словно я выиграл главный приз в лотерею: угощали галетами, гладили, трепали мне уши, громко восхищались, фотографировали и потчевали праздничным обедом из четырех блюд. Все это меня крайне озадачило. Столько шума из-за банальных, хоть и весьма неприятных, шампуня и бритвы? Неужели каждый день после утренних омовений в директорской ванной они приходят в такой же экстаз? Вполне возможно. По-моему, эти люди просто помешаны на гигиене.
А то, что произошло дальше, и вовсе заставило меня прослезиться. Второй сходил в машину, вернулся с большой круглой корзиной и поставил ее в кухне. В корзину постелили мое одеяло, и только тут я все понял. Омерзительная процедура, через которую мне пришлось пройти, была не напрасной! Она оказалась пропуском в семью и домашний уют. Я заслужил свое право на жительство и должность главного лаятеля и почетного защитника территории от нарушителей в лице наглых ящериц. С пинками в ребра и жизнью за чертой бедности покончено навсегда. Впереди меня ждут luxe et volupté[7].
