Книга Деньги - Мартин Эмис

Четверть первого, и вот Феликс вкатывает свой многоэтажный столик; на столике пара-тройка коктейлей. Последнее время я слишком злоупотребляю кофе.

— Спасибо, друг, — сказал я и выделил ему десятку.

И, кстати, пока не забыл: я уже рассказывал о том таинственном звонке? Или нет? Точно-точно, рассказывал. Псих какой-нибудь, наверно. Ладно, ерунда... Секундочку. Вру, вру. Не рассказывал еще. Иначе запомнил бы.

Дело было вчера во второй половине дня. Я занимался тем же, чем и сейчас. Это одно из моих любимых занятий — можно даже сказать, хобби. Я лежал на кровати, потягивал коктейль и смотрел телевизор, все одновременно... Так и чувствую, как телевидение оболванивает меня. Скоро я буду таким же, как эти телеартисты. Понимаете, о чем я. Соплюхи, которые подсознательно имитируют ведущих детских передач, с их буйным восторгом и ущербным мелодизмом. Мужики, чья манера пестрит несмываемыми пятнами международной панорамы, фильмов, мыльных опер. Или вконец оболваненные: которые болтают в транспорте или на улице так, будто телевидение — это взаправду, которые одолевают телеэфир звонками, странными вопросами, странными требованиями... Утратишь волосы— всегда наготове заменитель. Утратишь чувство юмора — всегда наготове заменитель. Утратишь рассудок — всегда наготове заменитель.

Зазвонил телефон.

— Алло.

В трубке была тишина — нет, не тишина, а слабое, с присвистом, шуршание, безотрадное и отчаянно далекое, как шум, живущий в моей черепной коробке. Возможно, так шумит Атлантика, всем своим весом и объемом.

— Алло, Селина? Да скажи ты хоть что-нибудь! Кто платит за этот звонок?

— Деньги, — проговорил мужской голос. — Деньги, всегда деньги.

— Алек, ты, что ли?

— Нет, приятель, это не Селина. Отнюдь.

Я ждал.

— Я так, пыль под ногами. Накрылся из-за тебя медным тазом, и все. Ничего особенного.

— Кто это? Я вас не знаю.

— Подумать только, он меня не знает. А что, много кто из-за тебя последнее время накрывался? Может, надо счет вести?

Откуда это звонят? Может, в гостинице на коммутаторе будут знать? А что, в натуре недавно кто-нибудь из-за меня накрылся? Ничего не помню...

— Да хватит вам, — сказал я, — надоело. Вешаю трубку.

— Погодите!!! — выкрикнул он, и я с облегчением подумал: ага, значит, псих. Так что, ничего серьезного. Я ни в чем не виноват. Все в порядке, вполне.

— Ладно. Время пошло.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, — зачастил он. — Рейс шестьсот шестьдесят шестой, номер сто один. Спасибо за то, что летаете «Транс-американ». Не приставайте к таксистам, не цепляйтесь к пьяным. Не ходите по Девяносто девятой, оставьте в покое стрип-бары. Хотите выпить с Авророй? Держитесь подальше от всех этих порнолавочек, на которые так заглядывались, а то крышей поедете. Когда мы встретимся, главное — не трезвейте. И, черт бы вас побрал, верните мне мои деньги.

— ...Погодите. Эй! Да кто это?

В ухо ударили гудки. Я повесил трубку, потом снова снял.

— Это был местный звонок, — сообщила мне девушка с гостиничного коммутатора. — Что-нибудь не так, сэр?

— Нет-нет, спасибо, — ответил я. — Все в порядке, вполне.

Так-так-так, подумал я, ну ничего себе. Звонок местный, что да, то да. Без вопросов, местный.

Без двадцати три, и я на Бродвее, двигаюсь на север. Как, по-вашему, насколько хреново я себя ощущаю?.. А вот и не угадали. Тронут вашим сочувствием (мало, мало, еще хочу; без сочувствия мне никак, хотя у самого по этой части явные проблемы). Но тут, братишка, ты лопухнулся. Ошибка вьшла, сестренка. Согласен, утром было не фонтан. С другой стороны, полуторачасовой визит в «Пепперз бyprep уорлд» расставил все на свои места. Четыре штуки «уолли», три «бластфуртера» и «америкэн уэй», плюс упаковка пива (девять банок). Немного отяжелел, и ко сну клонит, в остальном же — как огурчик.

Интересно, думал я, перемалывая ногами Бродвей, интересно, откуда вообще взялся этот город, как ему удалось устоять. Чья-нибудь идея-фикс и опус магнум в одном флаконе. Начинаясь от Уолл-Стрит и неуклонно забирая к дряхлым вестсайдским развалинам, Бродвей пересекает остров по дуге, единственная кривая в этом параллельно-перпендикулярном мире. Каким-то образом Бродвей всегда ухитряется выглядеть пакостней, чем те районы, по которым петляет. Возьмите Ист-виллидж — так Бродвей еще пакостнее. Дальше, Коламбус, — опять же Бродвей пакостнее. Бродвей — это сбрасывающий шкуру питон посреди нью-йоркской строгости, вечный сезон линьки. Иногда у меня бывает немного похожее ощущение. Здесь покачиваются в ступоре болваны, завороженные мелодией Манхэттена.

Но что это за бред, насчет тенниса с Филдингом Гудни? Вы помните, чтобы мы договаривались? Пожалуйста, освежите мою память. Стоило мне утром закурить первую сигарету и с чувством всхлипнуть, как позвонил Филдинг.

— О'кей, Проныра, — объявил он, — все улажено. До встречи на корте.

Разумеется, я ничем себя не выдал и, будто так и полагается, записал продиктованный им адрес. В чемодане я раскопал старые кроссовки и нечто вроде футболки. Шорты обещал одолжить Филдинг. Что до игры, то надеюсь не ударить в грязь лицом. Каких-то года четыре или пять назад я вовсю скакал по корту, когда на меня находило. С того времени, правда, ракетку в руки и не брал — но очень много смотрел теннис по ящику.

И вот, засунув свое хозяйство в полиэтиленовый мешок из «дьюти-фри», я следовал изгибу Бродвея, мимо аттракционов на углу парка, мимо опустевших вестсайдских автостоянок и зияющих выездов. Номера стритов медленно возрастали. Я рассчитывал увидеть спорткомплекс или зал, или неожиданный зеленый тенистый уголок, как это бывает в Лондоне. Ну вот, опять какая-нибудь жопа, решил я, удостоверившись, что по названному Филдингом адресу расположен небоскреб. Стеклянный фасад карабкался в небесную синеву, словно хвостик кинопленки; мне даже казалось, что я различаю перфорацию. Но все равно зашел и справился у старожилов.

— Пятнадцатый, — сказали мне.

«Что за ерунду затеял Филдинг?» — думал я, поднимаясь в лифте мимо пустых этажей, номера которых были перечеркнуты крестиками. В коридоре мне попалось знакомое лицо — Чип Фурнаки, смуглый вспыльчивый профи, обычно вылетающий из турниров высшей лиги с полуфинала. Почти сразу мне встретился Ник Каребенкян — партнер Чипа при парной игре.

Дверь отъехала, и я оказался в экваториально-зеленом предбаннике. На ровном ковре искусственного дерна стоял Филдинг Гудни и пил из высокого бокала натуральный апельсиновый сок. Круглогодичный загар оттеняли молочного цвета пушок на руках и ногах, острые складки белоснежных шортов и рубашки, тяжеловесная обесцвеченность «хай-тековской» обуви.

— Привет, Проныра, — сказал он и поманил меня к стеклянной стене. Я присоединился к Филдингу, и мы окинули взглядом корт, словно с корабельного мостика. Да нет, какой там корабль — телевидение, турнир на приз большого шлема, финалисты показывают друг другу, где раки зимуют. На противоположном краю трубки было еще одно смотровое окно, затемненное. Там сидело человек двадцать, может, тридцать. Сам корт заснимал не меньше трех этажей в высоту. Сто долларов в Час? Двести? Триста?