Малый жмет на газ, протискивается сквозь ряд машин, словно крыса в нору, и вот мы уже здесь, второй раз за утро.
Я начинаю припоминать, что не спал всю ночь. Но Гари свеж, как только что снесенное яичко, и его галстук-бабочка трепыхается как никогда.
Мы выходим из такси, и я даю шоферу двадцать долларов. Он и не рассчитывает на большее, но после всего ему не так уж необходимо знать, что он рисковал шкурой.
— Знаешь, — говорит мне Гари, пока мы поднимаемся на десятый этаж, — похоже, эти типы — изрядные смельчаки. Вся полиция Лос-Анджелеса сидит у них на хвосте, а они продолжают циркулировать по городу как ни в чем не бывало.
— Именно это и заставляет меня думать о двух разных бандах, — продолжает Гари. — Одним и тем же не хватило бы скорости провернуть все эти операции в одно утро.
— Как бы то ни было, — говорю я угрюмо, — представляю, в каком состоянии я обнаружу свои пожитки.
— В некотором беспорядке, пожалуй, — ухмыляется каналья Гари.
Я прохожу за ним в Бюро. Преклонных лет мужчина в форме рассматривает досье.
— Здравствуй, Мак, — говорит Гари.
— Здравствуй, Килиан, — отвечает тот. — Чем могу быть полезен?
— Я хотел бы посмотреть фотографии девиц, которые исчезли из Лос-Анджелеса и окрестностей за последнее время, — говорит Гари.
IX. Женщины убегают
Мак поднимается и вытаскивает верхний ящик картотеки.
— Вот, до прошлой недели, — говорит он. — Но с тех пор нет ничего интересного. Посмотрите сами, они стоят по порядку. Есть также другая классификация, по алфавиту, если желаете.
— Нет, это то, что нужно, — отвечает Гари. — Иди-ка сюда, Рок.
Мы внимательно просматриваем шесть первых фотографий. На седьмой я сжимаю Гари за локоть.
— Послушай, — говорю я, — очень уж быстро ты это делаешь. Пожалей меня, а то при таком темпе я сойду с ума раньше, чем у меня вырастут зубы мудрости.
Так как девица, мило улыбающаяся с фотографии, вне всяких споров — та самая красотка, что предлагала мне не совсем приличные вещи сегодня ночью.
Да, это она, у меня нет и тени сомнения. Я узнал ее белокурые волосы, хорошо очерченные губы, прямой тонкий нос, большие голубые глаза. Я знаю, что они голубые, потому что видел их так же близко, как сейчас — глаза Гари, которые вопросительно смотрят на меня.
— Это она, — говорю я ему просто.
— Да, старина, тяжелый ты человек, — отвечает он, ничуть не удивившись и восхищенно глядя на смазливое личико этой первоклассной красотки.
— Кто она? — спрашиваю я. Он поворачивает фото и читает:
— Беренис Хэйвен, 19 лет. Исчезла шесть дней назад.
— Ее родители полагают, что она сбежала, — объясняет нам сотрудник бюро. — Она пошла на танцы и не вернулась. У нас есть еще одна, пропавшая на этой неделе при точно таких же обстоятельствах, — он указывает на четвертую фотографию в стопке.
— Цинтия Спотлайт, дочь коммодора[1]У. Спотлайта. Тоже прехорошенькая. Пошла встретиться с друзьями в ночной бар.
— Но ведь газеты, — говорю я, — не упоминали ни о той, ни о другой, тогда как вот фотографии Филлис Барни и Лесли Дэниел, о которых писали в местных ведомостях. Как же так?
— Это сделано нарочно, по просьбе родителей. Можешь быть уверен, что мистер Хэйвен и коммодор Спотлайт — люди весьма состоятельные и заплатили крупную сумму, чтобы избежать скандала.
— Но ведь это глупо, — возражаю я. — А если их похитили?
— В любом случае полиция их разыскивает, — отвечает мне чиновник бюро.
Я жду, пока Гари записывает еще какие-то сведения, и мы выходим.
— Понимаешь, — говорит Гари, — для родителей опасно кричать на каждом шагу, что их дочери сбежали, если они рассчитывают найти им партию в приличном обществе.
— Хорошо, — говорю я. — Что мы будем делать теперь? Не лучше ли было выследить того гнусного негодяя, который заставил меня курить отравленное сено?
— Этого только не хватало! — говорит Гари. — Если ты мечтаешь очутиться в канаве с полным ртом одуванчиков, именно так и следует поступить. Нет, старик, я не собираюсь разыгрывать из себя детектива таким образом. А сейчас иди-ка пообедай, ты, должно быть, голоден. А затем мы встретимся в два часа у меня в бюро, в «Колл». Я же постараюсь узнать, кому принадлежит машина.
— Номер, конечно же, поддельный, — говорю я.
— Не думаю, — отвечает Гари. — Они совершают слишком много глупостей, чтобы подделывать номера на всех машинах. Есть куда более надежный способ водить полицию за нос.
— Какой?
— Иметь настоящие номера и быть важным господином, — говорит он. — Будь спокоен. Информация, которую мы понемногу выудим отовсюду, выведет нас, быть может, на сенатора или даже губернатора, но явно не на какого-нибудь мистера Смита или Брауна.
— Это еще нужно проверить, — парирую я. — У меня лично впечатление, что лучше было бы поехать за ними.
— Не бойся, — говорит Гари. — Даже если я ошибаюсь, мы еще будем с ними встречаться, и гораздо чаще, чем нам бы хотелось… Не забывай одну простую вещь.
— Какую? — спрашиваю я.
— Фотографии-то в наших руках!
Боже мой, он прав, чудовище. Я чувствую, как у меня холодеет спина.
— Что мне с ними делать? — спрашиваю я.
— Положи их в двойной конверт и отправь по адресу, который я тебе дам.
Он что-то царапает в записной книжке, вырывает листок и протягивает мне.
— Но главное… — продолжает он, — не ходи домой. Пообедай где хочешь Пока, Рок.
— Будь здоров, — отвечаю я.
Я знаю, что я сейчас сделаю. Я беру такси. Я еду за своей машиной, которая стоит в целости и сохранности. Я забираюсь в нее и мчусь к Дугласу Тфраку. По дороге останавливаюсь у почты, отправляю письмо и затем вхожу к нему. Час дня.
Он преспокойно дрыхнет.
X. Я много флиртую
Если вы никогда не были у Дугласа, то вы и представления не имеете, что такое беспорядок. Он живет в отеле на площади Пуансеттиа, на примерно одинаковом расстоянии от всех студий Голливуда, что позволяет ему очень поздно вставать и тратить минимум времени на писанину своих идиотских статей. Пуансеттиа — это между клубом «Уилшир» и стадионом «Гилмор» — уголок ничем не беспокойнее остальной части этого чертова города. Добраться сюда вы можете, если свернете со 2-й улицы на бульвар Беверли. Что же до Дугласа, то я застаю его в постели. Он лежит, скорчившись в три погибели, при этом его рука зажата между правой щиколоткой и левым коленом, что, видимо, навевает весьма впечатляющие сны. На улице невероятно жарко, и, несмотря на открытое настежь окно, трудно представить, что поблизости океан.
