Период западноевропейской истории, о котором мы говорим, принято называть Каролингским Возрождением. Культуру того же периода в Византии — Македонским Возрождением. Имеется в виду возрождение интереса к Античности.
Впервые после долгого перерыва культурой начинают интересоваться — она впервые НАХОДИТ ПОТРЕБИТЕЛЯ. Образованная молодежь собирается в константинопольском доме патриарха Фотия. Какие-то «латинские книги» обсуждают при дворе англосаксонского короля Альфреда Великого. В залах аахенского дворца Карла Великого ведут возвышенные беседы члены созданной им Академии.
Ценителей культуры было совсем немного — буквально единицы. Зато количество они компенсируют качеством. Каждый из них был жаден, алчен в своей тяге к образованию. Они без устали читают, обсуждают прочитанное и снова читают.
Они стремятся овладеть ВСЕЙ культурой. Вскоре в Европе появляется изрядное количество «энциклопедически образованных» людей, способных бойко разглагольствовать о чем угодно: от астрономии до правил стихосложения.
Один из современных исследователей писал:
В Х веке в Византии был создан первый европейский энциклопедический словарь «Суда».
Эту эпоху можно рассматривать как время расцвета коллекционерских и энциклопедических тенденций. Практически все известные нам авторы того времени вписали свое имя сразу на несколько страниц культуры.
Культуру начинают потреблять. Та начинает формировать для себя потребителей. Для европейских интеллектуалов культура теперь была ценна не с утилитарной точки зрения, а сама по себе.
Именно в расчете на подобную публику Симеон Метафраст предпринимает шаг, совершенно непонятный сегодня. Собрав все доступные ему жития святых, Симеон переписал их более «возвышенным» слогом. В досимеоновских редакциях «грубый слог неприятно резал ухо и скорее вызывал досаду, чем доставлял удовольствие».
Следующий шаг был закономерен. Образованные люди начинают не только потреблять изящную словесность, но и создавать ее.
Творчество первых европейских писателей наивно. Стихи отдают графоманством, богословие опасно балансирует на грани неортодоксальности. Однако они полны гордости за свой труд: у них получается!
И тут происходит очень важная вещь: эти люди начинают впервые подписывать свои произведения. В Европе появляются первые историки Эйнхард и Нитхард, первые поэты Седулий Скотт и Валахфрид Страбон, первый богослов Эриугена и первый философ Годескальк.
Каролингское Возрождение открыло европейцам античных авторов — древнюю языческую культуру. Новость о том, что «культура» и «культ» связаны, оказывается, не так неразрывно, как всем казалось прежде, в самое сердце поражает новорожденную европейскую интеллигенцию.
Часть интеллектуалов пытается усидеть сразу на двух стульях. Отказ от традиции в пользу индивидуальной культуры и манит, и пугает. Из произведения в произведение кочует история про Брунона Кельнского, которого апостол Петр из-за его любви к римскому поэту Теренцию не хотел пускать в рай.
Другая часть образованных людей решительно выбирает культуру в ее не-, а иногда и анти-христианских формах. Именно в IX—X веках в хроники проникают истории по поводу того, что византийский базилевс Константин VI Погонат, напившись на пиру, пародировал литургию, германский император Генрих III участвовал в сатанинских обрядах, а анти-Папа Иоанн XII пил за здоровье языческих богов и рукоположил своего фаворита во епископы прямо на конюшне.
Новые проблемы требовали новых подходов. Впервые за несколько веков европейцы осознают, что Бог — это не обязательно что-то вычитанное в старинной книге или переданное старцами. Религиозные вопросы начинают восприниматься ЛИЧНО — как нечто свое.
Каждый образованный европеец стремится отстоять собственную точку зрения. Это приводит к тому, что после многовекового перерыва в христианском мире опять появляются ереси. Самой известной из них стало иконоборчество.
Сомнения по поводу отношения к иконам появлялись среди христиан издревле. Однако как организованное течение иконоборчество оформилось в VIII веке, при первых императорах византийской династии Исаврян.
В 754 году собор 300 епископов, претендовавший на статус Вселенского, объявил почитание икон идолопоклонством. На иконопочитателей обрушились жесточайшие репрессии.
Монахов, не желавших признавать решения собора, живьем закапывали в землю и баржами топили в море. Тех, кто выжил, на арене Константинопольского цирка заставляли под руку с монахинями участвовать в непристойных процессиях.
Один из иконоборцев писал:
Почитатели икон делали из них крестных своим детям при святом крещении. Желая принять духовный сан, многие отдавали свои остриженные волосы не духовным лицам, а складывали их при иконах.
Некоторые скоблили краски с икон, смешивали их с причастием и давали эту смесь желающим вместо причащения. Другие, презрев храмы Божии, устраивали в частных домах алтари из икон и на них совершали святые таинства…
Историки недоумевают: при чем здесь иконы? Почему после ариан, монофизитов, несториан — ересей тонких, дающих повод для возвышенных дискуссий — столь странный повод соблазна?
Говоря об иконоборчестве и иконопочитании, не стоит вкладывать в эти термины их современное значение. Возжигание перед иконами лампады, коленопреклонение, обращение к ней с молитвой — в глазах иконоборцев все это означало обожествление рукотворных икон.
Смириться с таким отношением к «раскрашенным доскам» иконоборцы не могли. При императоре Константине V Копрониме иконы повсеместно изымались, а церкви раскрашивались под античные портики. Молодой, воспитанный на античном наследии индивидуализм атаковал вековую традицию.
Выступления против икон были спровоцированы новым поколением образованных богословов, самым известным из которых был Иоанн Грамматик. Русский историк церкви Александр Карташев прямо называет иконоборцев просветителями и рационалистами. Объектом их атаки были в общем-то даже и не иконы. Бунтари собирались изменить само представление о том, Кто есть Бог.
К концу «Темных веков» от тонкого, виртуозного богословия великих Отцов Церкви сохранилась лишь голая схема. Она годилась для проповеди варварам-германцам и славянам, но выглядела смешно в глазах европейцев, уже читавших не только св. Августина, но часто и неоплатоников.
Мысль о том, что Бог един в Троице, кажется им примитивной. Гипотеза о существовании дьявола вызывает улыбку. Едва отделившись от серой средней массы населения, интеллектуалы начинают издеваться над религиозными представлениями предшествовавшей эпохи.
В VIII веке св. Иоанну Дамаскину было достаточно приложить к иконе свою отрубленную извергом-халифом руку, чтобы она тут же приросла обратно. Всего столетие спустя Клавдий Туринский, гордый своим возвышенным пониманием религии, писал:
Если вам угодно почитать дерево, сложенное в крест, только потому, что Иисус Христос был пригвожден ко кресту, то почему бы вам не почитать и ослов, ибо Он ездил на осле?…
