На углу улицы, напротив прачечной, тесный, не больше киоска, магазинчик, где торгуют газетами. Возможно, Перски там и купил свою. А если он потом зашел и за вечерней газетой, с ее трусами в кармане, и выронил их?
Смешение нью-йоркских говоров. Магазин крохотный, без кондиционера.
— Дамочка, вы что-то ищете?
Газету? Миром Роза сыта по горло.
— Слушайте, здесь народу как сельдей в бочке, покупайте или выходите.
— Мой магазин был в шесть раз больше, — сказала Роза.
— Так и идите в свой магазин.
— У меня нет магазина. — Она снова все взвесила. Если кто-то хочет спрятать — спрятать, а не уничтожить — пару трусов, куда их засунуть? В песок. Свернуть и закопать. Она представила себе, как на промежность трусов давит песок, мокрый, тяжелый, еще жаркий. В ее комнате было жарко, жарко всю ночь. Воздуха нету. Во Флориде нету воздуха, только этот сироп, сочащийся в пищевод. Роза шла: она видела все, но фантазия, воображение словно отключились; она была никак не связана ни с чем. Подошла к калитке: за ней простирался крапчатый пляж. Он принадлежал одному из больших отелей. Засов открылся. У кромки воды можно было обернуться и увидеть вдоль всего берега черные зубчатые очертания. В темноту вонзались безжалостные зубы островерхих крыш отеля. Нельзя поверить, что мог найтись архитектор, которому доставляло удовольствие сочинять эти зубы. Песок только теперь начал остывать. Над водой дышало беззвездной чернотой небо; за ее спиной, там, где отели вгрызались в город, висело пыльное красно-бурое зарево. Облака грязи. Песок был усеян телами. Фотография из Помпеи: распростертые в вулканическом пепле. Ее трусы были погребены под песком, как кусок торса, обломок статуи — пах отъят, души нет — только чресла, чтобы было что пинать прохожему. Она сняла хорошие туфли — чтобы не попортить — и чуть не наступила на потные лица возлюбленных, слившихся в поцелуе. Два присосавшихся водоплавающих. То же самое повсюду, по краю каждого материка — что-то булькает, пенится, струится. Неотразимая женщина — та, у которой украли трусы, та, что собственными руками погубила свое дело, — она уж знает, как войти в море целомудренно. Горизонтальный туннель. Входишь ровно, и тебя подхватывает его тяга. Ночное море — оно такое простое, непредсказуем только песок с его сотнями нор, с тысячами склепов.
Она вернулась к калитке, но засов не поддавался. Хитроумное устройство — ловушка для непрошеных гостей.
Она подняла глаза — нельзя ли перелезть; но поверху шла колючая проволока.
Сколько сдвоенных холмов на песке. Вопрос — как выбрать подходящего стража, того, кто ее выпустит. Она вернулась на пляж, дотронулась покачивающейся туфлей до тела. Тело дернулось как от выстрела, вскинулось.
— Мистер, вы знаете, как отсюда выйти?
— Калитку открывает ключ от номера, — сказало второе тело, все еще распростертое на песке. Мужчина. Оба мужчины, стройные, присыпанные песком, обнаженные. У того, кто распростерся, было видно, какой орган набух.
— Я не из этого отеля, — сказала Роза.
— В таком случае вам здесь нельзя находиться. Это частный пляж.
— Не могли бы вы меня выпустить?
— Дама, будьте добры, отвалите, — сказал мужчина на песке.
Тот, кто стоял, рассмеялся.
— Если проход открыт… — не унималась Роза.
— Поверьте, дама, не для вас, — донеслось снизу.
Она поняла. Грязная шутка.
— Содомиты! — прошипела она и заковыляла прочь. Вслед — их смех. Они ненавидели женщин. А может, поняли, что она еврейка; они ненавидели евреев; но нет: на темном песке она разглядела обрезанную, желтую, как нарцисс, головку члена. У нее дрожали запястья. Заперта за колючей проволокой! Никто не знал, кто она, что с ней было, откуда она. Их калитки, их дикие хитрости с ключами, колючая проволока, мужчины, лежащие с мужчинами… Она боялась подойти к другим холмикам. Никто не поможет. Гонители. Утром ее арестуют.
Она снова надела туфли и пошла по бетонной дорожке вдоль забора. Та привела ее к свету, к голосам чернокожих. Окно. Густая пелена запахов: кухонные выхлопы, вентиляторы, гонящие ароматы супов наружу. Дверь, подпертая крышкой от молочной фляги. Метры и метры столов, плит, пароварок, холодильников, кофеварок, ларей, тазов. Кухня как в замке. Она проскользнула мимо чернокожих поваров в заляпанных кровью фартуках, по короткому коридору: тупик заканчивался лифтом. Она нажала на кнопку и стала ждать. Работники кухни ее видели, погонятся ли за ней? Она слышала их крики, но к ней они отношения не имели — они кричали: «Четверг, четверг!» На четверг не хватит молодого картофеля. Караул, не иначе, это чрезвычайное происшествие. Лифт отвез ее на первый этаж, в вестибюль; она вышла на свободу.
Вестибюль был как дворцовый зал. Посредине — настоящий фонтан. Вода бьет ключом из пастей изумрудно-зеленых дельфинов. По периметру — позолоченные херувимы. Крылатая русалка рассыпает золотые цветы из золотого кувшина. Высоченные растения — целый лес: пальмы, раскрашенные синим, серебром и золотом в зеленых мраморных сосудах — вдоль кромки фонтана. Вода выливалась в мраморный канал, ручеек внутри помещения. Километры королевского ковра, затканного окоронованными птицами. Прекрасно одетые мужчины и женщины сидели на золотых тронах с львиными лапами, курили. Позолоченный гомон. Как была бы счастлива Стелла погулять здесь! Роза держалась стен.
Увидела человека в зеленой униформе.
— Управляющий! — прохрипела она. — Мне надо ему кое-что сказать.
— Кабинет там. — Он мотнул головой в сторону стола красного дерева за стеклянной стеной. Управляющий в рыжем парике серьезно ставил какую-то отметку на фирменном бланке. У Перски тоже был рыжий парик. Флорида захлебывалась фальшивым огнем, пылающими фальшивыми шевелюрами. Что ни человек — обманщик.
— Мадам? — обратился к ней управляющий.
— Мистер, у вас на пляже колючая проволока.
— Вы остановились в нашем отеле?
— Я живу в другом месте.
— В таком случае вас это не касается, не так ли?
— У вас колючая проволока.
— Чтобы всякие подонки не лезли.
— В Америке нет места колючей проволоке на заборах.
Менеджер перестал делать отметки.
— Прошу вас уйти, — сказал он. — Будьте добры, уйдите, пожалуйста.
— Только нацисты держат невинных людей за колючей проволокой.
Рыжий парик склонил голову.
— Моя фамилия Финкельштейн.
— Тем более вам не следует терпеть такое!
— Слушайте, уходите отсюда, если не хотите неприятностей.
— Где вы были, когда мы были там?
— Уходите. Я пока что по-хорошему прошу. Пожалуйста, уходите.
— Плясали в вестибюле у бассейна, вот где. Съешьте вашу колючую проволоку, мистер Финкельштейн, проглотите и подавитесь!
