Хорошая проза может быть – должна быть! – темна (туманна, неясна) в темных, туманных и неясных местах жизни.
Причем – именно темнотой и неясностью самой жизни.
там, где клумба, фонтан и песочница
Одно лицо
Когда Саша Дмитриев смотрел на своих однокурсниц, ему казалось, что они – те же самые девчонки. Хотя им было уже хорошо за пятьдесят. На всех институтских встречах он кричал «Девки!» и очень лихо обнимался, так что Лиза Зенкевич, смеясь и краснея, говорила: «Дмитриев, руки убери, ты что, совсем уже?»
Все кругом были Таньки, Светки, Наташки и Ленки, толстые казались пухленькими, тощие – тоненькими, и все – ужасно милыми. Хоть провожай до дома и потом целуйся в подъезде.
Но с Катей было по-другому, хотя они тоже пять лет учились вместе. Она не казалась ему девочкой, застывшей в студенческих воспоминаниях. Он видел ее морщины, сухой острый нос, мешочки под глазами, лишнюю кожу под подбородком – видел и понимал: ей пятьдесят пять, и нельзя сказать, что она так уж хорошо сохранилась.
Наверное, все дело в том, что тех девчонок он видел на факультетских вечеринках, а Катю случайно встретил в кафе. Вернее, это она его узнала.
Потом пошли пройтись. Был май, тепло.
Выяснилось, что она вдова, уже три года. Дети живут отдельно.
Саша Дмитриев был разведен довольно давно. У него детей вовсе не было.
Они шли параллельно улице, сквозь дворы больших домов, занимающих целые кварталы. В полусотне метров шумел проспект, а тут было тихо: клумбы, деревья и лавочки.
Потом Саша позвал ее к себе в гости. Она пришла. Раз, другой, третий.
Потом он сказал:
– Я думаю, что у нас все получится.
– Только не говори, что влюблен в меня со второго курса, – сказала Катя.
– Я и не говорю, – сказал Саша и обнял ее.
Наутро он проснулся рано. Повернул голову. Она лежала, приоткрыв рот и слегка похрапывая. Солнце упало на ее лицо сквозь щель занавески, и он вздрогнул: он когда-то страшно давно видел это лицо. Но где? Когда именно? Кто она была? И он заснул в недоумении.
Но скоро проснулся.
– Пойдем гулять, – сказал он после завтрака, потому что была суббота.
Шли по тем же дворам, мимо клумб и фонтанчиков, потом Катя устала и села на лавочку, а Саша присел на бортик песочницы, чтоб завязать шнурок ботинка, и вдруг снизу взглянул на Катю и все понял.
– Катя, – сказал он. – Катя, я должен тебе сказать одну вещь. Я еще рано утром увидел, но не сразу догадался. У меня была бабушка. Екатерина Матвеевна. Она водила меня гулять. Вот сюда. В этот садик. Мне было пять лет, а ей пятьдесят пять, как тебе. Вы с ней одно лицо. Я ее любил сильнее всех на свете.
– Я не Матвеевна, – сказала Катя. – Прости.
– Это ты прости меня, – сказал Саша.
Он смущенно стал пересыпать песок в песочнице.
– Не пачкай руки, горе мое! – закричала Катя. – Встань! Все штаны изгваздал! Всё, всё, нагулялись, пора домой.
о доверии и прописке
Мужики и бабы. Три истории
ПЕРВАЯ.
У одного моего родственника была жена, у нее был сын от первого брака, Саша его звали, он был сапожник. Работал в маленькой мастерской «Ремонт обуви». Я его помню. Заходил к нему ставить набойки, по совету двоюродной бабушки. Мне тогда лет тринадцать было, а ему примерно тридцать.
Потом мне рассказали: он женился на молодой женщине – сотруднице паспортного стола милиции. Она к нему в комнату прописалась (была у него комнатка в коммуналке), очень скоро развелась с ним, а его, используя служебное положение, выписала. Поставила ему в паспорт штамп: «выписан». И выгнала с помощью друзей-приятелей. Он жил в своей мастерской, спал под верстаком. Там его однажды утром нашли мертвым: сердце.
ВТОРАЯ.
Эта история случилась с одной хорошей советской писательницей.
Одинокая и неудачливая в личной жизни, она в пятьдесят лет встретила наконец мужчину, который ее полюбил. И она полюбила его, они зарегистрировали брак, сыграли скромную свадьбу, как и надлежит немолодым людям. Он прописался к ней, но довольно скоро стал разводиться и делить квартиру.
В ответ на ее слезное изумление он подвел ее, ну прямо как Сталин свою дочь Светлану, к зеркалу и сказал:
– Ну, погляди на себя внимательно, сумасшедшая ты тетка! Неужели ты думаешь, что ты кому-то нужна как женщина, как жена?
