Просидев в очереди перед кабинетами, Марина перечитала все стенные газеты. В каждой поликлинике есть пишущий врач, и Марина выучила наизусть стихи из «Санлистка» и «Голоса медиков ЛГУ».
Студентка! Помни о правиле важном:
Делай уборку способом влажным.
Фтизиатр Б. Мокеев
Наркомана вид нам неприятен:
Хил, небрит, шприц в руке.
Мы советуем: приятель,
Кайф лови на турнике!
Старшая сестра А.Никитенок
УФО поможет детям
Не заболеть рахитом.
Зимою заиграет
Луч солнца на ланитах.
Лаборант Ф.Клычко
Наконец Марина держала в руках справку:
«Дана в том, что Петрова М.Н. не имеет противопоказаний по здоровью для поездки на одну неделю в Данию».
Поставить круглую печать на справку могла только завполиклиникой Тамара Ивановна. Печать она ставила в приемные часы, раз в неделю, по понедельникам.
Профессор, с которым Марина подружилась в поликлинических очередях, искал валидол: «Ну и сволочи. Своими бы руками задушил. Ведь глумятся! Едешь во Францию — сдавай кровь из пальца, а если в Англию — уже из вены! А кто в США оформляется? Всю кровь выпьют».
В понедельник с семи утра образовалась очередь к Тамаре Ивановне, за печатью. В десять часов бодрая и свежая завполиклиникой объявила: «Товарищи! Придется немного подождать: срочное совещание завкабинетами. Не волнуйтесь! Всех приму!»
Четырнадцать женщин, завкабинетами, гуськом прошли в кабинет Тамары Ивановны. Из-за двери в коридор донеслось:
— Попрошу потише! Наборы сегодня такие: две банки тушенки, правда, свиной, три пачки индийского чаю, банка горошка и перец черный, молотый. И в нагрузку четыре банки морской капусты.
— Хорошие наборы! Морскую капусту можно мелко-мелко нарезать и понемножку в винегрет добавлять.
— Тише, товарищи! Есть еще теплые югославские кальсоны, с начесом. Размеры — только маленькие.
— А больших нет? А цвет какой?
— Это же кальсоны! Какая вам разница, какой цвет?
«Да-а-а, — думали изнывающие за дверью преподаватели, — ведь небось клятву Гиппократа давали, бесстыжие…»
За две недели до поездки Ирочка из иностранного отдела догнала Марину на Университетской набережной.
— Ой, хорошо, что вас встретила! Не пропустили вас. Сказали, что международная обстановка осложнилась. Пускают только партийных, с опытом преподавания за рубежом. Ничего, в следующий раз поедете!
Ирочка вскочила в подошедший троллейбус, только зажатая дверьми красная юбка торчала наружу.
В голове у Марины стало пусто и гулко. «Три месяца потратила на идиотские комиссии, десять врачей обошла… Заискивала. Унижалась… Поделом».
Домой идти не хотелось. Хотелось просто посидеть на скамейке. Марина не заметила, как забрела в зоопарк, — ноги помнили, что там есть скамейки. В грязной клетке, на полу лежал какой-то безымянный зверь среднего размера таблички на клетке не было. Он лежал в дальнем углу, не шевелясь, хвостом к публике, мордой к нечистой стене. Не желал глядеть на людей. Презирал. Или очень давно устал жить. Марина поняла, чего она хочет: лечь с ним рядом, спиной к детям и мужу, и долго лежать так, не шевелясь.
1993 год
Свободный день
К сорока пяти годам жизнь, наконец, вошла в берега, и ее уютная монотонность начала Кате нравиться. Появились любимые привычки: утром пить чай в одиночестве с припрятанной с вечера газетой. С первой чашкой хорошо шли статьи про коррупцию московских властей или про местные безобразия. Со второй — журнал «Огонек» за 1951 год, годовой комплект сохранился на антресолях у родителей. Катю завораживали фотографии сорокалетней давности: женщина-лаборант измеряет линейкой сливу нового сорта, а профессор, высоко подняв пробирку, рассматривает гибрид, выведенный коллективом лаборатории. Агитатор Молотовского избирательного округа майор Шептуха проводит беседу в семье московских астрономов. Эти прически и этот покрой платья были оттуда, из начала жизни. Люди с черно-белыми лицами застыли, вслушиваясь в гул ледника, который снова двинулся на страну после войны, и хотели, притихнув, укрыться в работе: «Ледниковый период полностью одобряем». «Камнепад поддерживаем».
Катя часто вспоминала то время. Вот она выходит во двор — чистый, солнечный, с фонтаном. Лифтерша говорит ей в спину, что она вылитая мама и что вся семья у них замечательная. Счастье переполняет Катю, и она начинает носиться вокруг фонтана круг за кругом, крут за кругом.
День, начинавшийся так хорошо, редко кончался без слез: брат, пробегая мимо, вырвет из рук сумочку с желудями, или няня напугает: вчера люди видели — мужчина подошел к песочнице, взял девочку за руку: мол, пойдем, тебя мама ждет — и пропала девочка… Мужской пол был для няни врагом номер один. Всякий, носивший брюки, был у нее на подозрении, и Катя сердцем приняла нянины заветы. Врагом номер два были Соединенные Штаты Америки: «Жуков да комаров насылают, вот урожай и гибнет». За то, что няня не шла на поводу у Америки, Катя любила ее еще сильней. Катина няня давно стала членом семьи, и странно было слышать, как перед сном она жаловалась, глядя в окно, что нет у нее своего угла, а то давно бы ушла — устала.
После прогулки в Ботаническом саду няня читала вслух сказки народов СССР, а Катя, сидя за большим столом, заштриховывала опушку в альбоме «Раскрась сам». И хотелось просидеть так, раскрашивая, до взрослой жизни. Но от альбома для раскрашивания пришлось оторваться и перейти по мосту через речку Карповку в сталинскую женскую школу.
Катю посадили на заднюю парту рядом с девочкой, с которой никто не хотел сидеть.
— Чего уставилась? — прошептала девочка. — Сама опоздала, а воображает.
Катя вскоре догадалась, что с соседкой по парте не надо дружить: та ходила в рваных ботинках и плохо мыла руки. Отец бил ее смертным боем.
На перемене у стола учительницы толпились девочки:
— А Выгодская резинку забыла.
— Вы сказали не бегать по коридору, а Файнберг бегала.
— А Невзглядова запиралась в уборной и кричала оттуда, что мы дуры.
Учительница ласково глядела на ябедниц. Вскоре ученицы были перетасованы: девочки из хороших семей сели в одну колонку, а дочки уборщиц и посудомоек — в другую. Катю посадили к дочке ученых: папа писал книги о вкладе колхозных сказительниц в советскую литературу, а мама вела в отрывном календаре ежедневную рубрику «Восход и заход солнца». Спускаясь по лестнице после уроков, Катя думала: «Как мне повезло — живу в советской стране, где покончено с бедностью и все равны. Догадывается ли учительница, что я уже готова служить народу? И правильно, что бритых, убогих девочек посадили в одну колонку. Раз не хотят хорошо учиться, пусть сидят отдельно!»
