«И сказав сие, почил».
После мученической кончины Стефана Савл «терзал церковь, входя в домы и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу».
Однако случившееся кардинально изменило судьбу Савла. Он видел, как умирал Стефан, слышал его слова. Семя упало на благодатную почву, оставалось ждать, когда оно даст всходы. Перед смертью Стефан озвучил Новый Завет, а дальше предстояло трудиться Савлу. Сам того не зная, он был избран для великой миссии — вырвать Новый Завет из рук евреев и понести его во все уголки мира.
6
День близился к вечеру. Я решил продолжить прогулку по иерусалимской Стене, точнее сказать, по ее северному участку. Свернув на запад, я миновал ворота Ирода и направился к Дамасским воротам. Мне не в первый раз доводилось разгуливать по крепостным стенам, но не помню, чтобы я когда-либо получал такое удовольствие.
Если не считать промежутка в несколько ярдов в районе Яффских ворот, то весь исторический центр Иерусалима — он называется Старым городом — окружен Стеной, выстроенной еще в незапамятные времена. Все современные здания строились уже за Стеной, чтобы не нарушать неповторимый ансамбль Старого города. В ходе раскопок, проводившихся в последнее столетие, выяснилось, что в некоторых местах Стена уходит под землю на 50–80 футов. Археологи обнаружили огромные блоки из неотесанного камня, сложенные древним способом — без соединительного раствора. Предполагается, что они являются фрагментами той Стены, которая окружала Иерусалим во времена Ветхого Завета.
Дорожка, по которой я шел, была примерно в ярд шириной. С одной стороны тянулось высокое зубчатое ограждение, а с другой открывалась панорама садов и крытых базаров Старого города. Спустившись возле Дамасских ворот, я направился по дороге к доминиканскому монастырю, на территории которого располагается базилика Святого Стефана. Она представляет собой прелестное маленькое здание, освященное в 1900 году.
По свидетельству отца Симеона Вайля из ордена августинцев Успения Пресвятой Богородицы, церковь Святого Стефана, в которой хранились мощи святого, была построена и освящена не позднее 438 года. А в 444 году в Иерусалим приехала Евдокия, жена византийского императора Феодосия II. Попавшая в опалу императрица решила посвятить себя религии и отдала приказ о возведении величественной базилики в честь своего личного покровителя, святого Стефана. Как ни странно, строить базилику решено было не в восточной части города, где якобы состоялась казнь великомученика, а за северными воротами. Почувствовавшая приближение смерти Евдокия велела освятить еще недостроенное здание, что и было сделано 14 июня 460 года. В том же году императрица скончалась, похоронили ее уже в новой церкви.
Ко времени крестовых походов возведенная Евдокией базилика уже лежала в руинах. Захватившие Иерусалим крестоносцы разбили свой лагерь неподалеку от развалин. Веруя, что именно здесь состоялась казнь, они восстановили базилику, построив здание в романском стиле и посвятив его святому Стефану.
Однако и эта церковь просуществовала недолго. Поскольку она стояла в непосредственной близости от крепостных стен, то мусульмане могли использовать ее в качестве платформы для осадных машин. Как только прошел слух о приближении воинства Саладина, напуганные крестоносцы собственноручно разрушили церковь.
Примечательно, что в Средние века, когда поток христианских паломников хлынул в Иерусалим, они по непонятной причине вновь избрали местом своего поклонения Кедронскую долину. Вот еще один пример устойчивости традиционных верований, связанных со Святой Землей. Примерно в тот же период ворота, ведущие в Кедронскую долину, стали носить имя святого Стефана.
В 1881 году доминиканцы, эти страстные археологи, проводили раскопки возле своего монастыря, расположенного к северу от центра Иерусалима. Они обнаружили непонятные развалины, которые впоследствии идентифицировали как византийскую базилику Евдокии и церковь, построенную крестоносцами. На месте находки они возвели прекрасную маленькую базилику — в память о величайшем христианском первомученике Стефане. Его смерть в Кедронской долине стала первым доказательством того, что молодая христианская религия окрепла, расправила крылья и изготовилась покинуть свое гнездо, синагогу, и вылететь в большой мир.
7
Несколько дней спустя я присутствовал на торжественном обеде, устраивавшемся в одном из богатых домов неподалеку от Масличной горы. На этом приеме я познакомился с великим муфтием Иерусалима, Хадж Амином аль-Хусейни. Он оказался достойным представителем арабской аристократии — спокойный и воспитанный мужчина средних лет, с неизменной вежливой улыбкой на губах. Пару лет назад мне уже довелось лицезреть его на празднике Неби-Муса[7]: муфтий выезжал из Иерусалима верхом на белом коне, под грохот канонады, которая доносилась со старого кладбища под крепостными стенами. В тот раз мне подумалось, что именно так должны выглядеть духовные лидеры мусульманского народа. Наверное, таким же видели арабские воины своего вождя, великого Саладина, который, узнав, что его главный противник мучается от приступа малярии, великодушно послал ему корзину замороженных фруктов. Недаром Филип де Ласло, известный художник-портретист, говорил, что при взгляде на иерусалимского муфтия ему вспоминается портрет султана Мохаммеда II, написанный Джентиле Беллини и ныне украшающий Национальную галерею.
Моим соседом за обеденным столом оказался мистер Джон Уайтинг — американец, родившийся в Палестине и в совершенстве владевший арабским языком. Этот человек стал для меня бесценным источником знаний о стране. Мистер Уайтинг поинтересовался, не желаю и я подняться на минарет, который стоит в северо-западном углу священного двора и является частью Купола Скалы. Мне было известно, что минарет построен на месте бывшей крепости Антония.
— Еще бы не желал, — вздохнул я. — Но ведь это же запрещено.
— А я спрошу у великого муфтия, — пообещал Джон Уайтинг и сдержал свое слово: я видел, как он, улучив минутку, подошел после обеда к Хадж Амину. К моему великому удивлению, муфтий дал разрешение.
На следующее утро мы с Уайтингом вышли из дома. Я волновался неимоверно, ведь мало кто из иностранцев удостаивается подобной чести. Тем не менее мы позвонили в арабскую администрацию и получили подтверждение: нас не только пропустят на вершину минарета, но еще и обеспечат экскурсоводом в лице молодого араба.
Пока мы шли по территории Гарама, то есть двора, я не отрывал глаз от земли. Не хотелось ничего видеть до тех пор, когда мы не поднимемся наверх и вся картина откроется передо мной целиком. Мы поднялись по внешней лестнице, и сопровождавший нас араб отпер дверь у основания минарета. Нашим взорам предстала крутая спиральная лестница, уводившая ввысь. Подъем оказался долгим и утомительным. Наконец мы вышли на крышу и едва не ослепли от ослепительного блеска утреннего солнца.
Потребовалось некоторое время, чтобы глаза мои привыкли к яркому свету, и я сумел охватить взором незабываемый пейзаж, расстилавшийся у нас под ногами. Древняя земля, на которой некогда стоял Храм Соломона… В прошлом я неоднократно приходил сюда, бродил пешком, но никогда прежде мне не доводилось видеть Гарам эш-Шериф с высоты птичьего полета. Находясь на земле, невозможно по достоинству оценить колоссальную территорию, которую он занимает. И лишь здесь, под облаками, начинаешь правильно воспринимать эту часть Иерусалима — так, как описано в Ветхом и Новом Заветах. Я видел обнесенный стенами священный город в городе. Таким он простоял многие века и таким же остался в восприятии современного ислама.
