И снова Джаред не согласился.
— Я всего лишь на три года его моложе.
— Дело ведь не в возрасте, — возразил Хэнкок. — Вы намного крепче Франклина. Да и потом, он скорее доверится человеку одного с ним поколения.
В комнате опять повисла тишина. И вновь взгляд Джареда упал на Библию. Даже спиной он чувствовал, как гости поедают его глазами.
— Я ваш друг и министр, — прервал молчание Купер. — Поверьте, Джаред, мы не обратились бы к вам за помощью, если бы это не было жизненно необходимо для нашей страны. — Последовавшая за тем продолжительная пауза придала вес его последним словам. «Наша страна». Не Англия. Эти трое больше не считали себя англичанами. — Джаред, пришло время решать, с кем вы.
И снова воцарилось молчание.
Кем же он будет: патриотом Англии или патриотом Америки? Пальцы старого капитана коснулись Библии — Исход, Числа, Иисус Навин, Псалмы. Теперь Джаред знал, что делать.
Библия помогла найти ответ, который так долго ему не давался. Джаред обнаружил его не в каком-то конкретном тексте, а в широком видении истории, представленном в книгах Ветхого Завета. Старый капитан мысленно пролистнул эти книги; их объединяла одна тема — свобода. Ради нее Господь вывел израильтян из египетского рабства. Но не только Ветхий Завет напоминает людям о свободе. Разве не говорил Иисус в синагоге, что Господь пришел освободить узников? А страстное послание Павла галатам? Разве не он сказал, что Христос дал верующим свободу? И если Джаред все помнит правильно, апостол предупреждал христиан: не позволяйте более порабощать себя. Свобода! Господь желает, чтобы Его люди жили свободными.
Все содержание лежащей на столике Книги давало ответ на вопрос Джареда, оставалось лишь произнести «Аминь». Ведь не за чем иным, как за свободой отправился Энди Морган в Америку. Ведь ради свободы от рабства греха и смерти умер на кресте Иисус, о чем так трогательно напоминает кружевной крестик, лежащий меж страниц фамильной Библии Морганов. Библия разговаривала с Джаредом. И говорила она о свободе. То был крик Божьих людей из темниц Египта. Свобода. Божественное провидение для Его детей с начала времен. Свобода. Основа духовного наследия семьи Морган. Свобода.
— Все верно, — тихим, еле слышным голосом произнес старый капитан, а затем твердо добавил: — Я еду в Англию.
Когда Джаред объявил жене о том, что он спешно отплывает в Англию, та не произнесла ни слова. По опыту старый капитан знал: Энн сердится.
Проводив гостей, он поднялся на второй этаж, в спальню. Хотя покрывала с кровати работы Чиппендейла[18]были сдернуты, она пустовала. Энн уже переоделась ко сну и сидела за маленьким письменным столом в углу комнаты.
Ничем не приукрашенная естественная красота жены по-прежнему волновала Джареда. Воспоминания об Энн служили ему единственным утешением в длительных морских походах. Легкие рыжие волосы свободно рассыпались по плечам женщины, светлая кожа лица и рук отражала пламя свечи; Энн что-то писала. Даже в зрелом возрасте она сохранила невинность юности. Вместе с тем — и Джаред обнаружил это много лет тому назад — не стоило принимать эту невинность за отсутствие характера. Энн была стройной, невысокой, на редкость умной женщиной. Джаред был обязан ей самыми лучшими минутами в жизни.
Под бумагой, на которой писала Энн, в беспорядке лежали какие-то листки. Свечи, стоявшие по углам стола, отбрасывали перекрещивающиеся тени на страницы. Тишину нарушал только легкий скрип пера. Это было любимое время Энн — между вечерней трапезой и сном. В эту пору она садилась за свои стихи.
Но так было не всегда. Привычка сочинять вечерами родилась из страха. В течение многих лет Джаред уходил в море; впрочем, страхи Энн просыпались по ночам еще до замужества — в те годы она жила с Присциллой, сестрой Джареда. Как только темнело и произносились пожелания доброй ночи, она начинала чувствовать себя очень уязвимой и одинокой. Оттягивая момент отхода ко сну, она старалась занять разговором Присциллу, посидеть с ней подольше. Но это было неудачное решение. Разве можно каждый вечер разговаривать до изнеможения? Тогда Энн сменила тактику. Пытаясь быстрее заснуть, она сразу же ныряла в постель, зажмуривала глаза и заставляла мир страха и тьмы отступить перед миром сновидений. Однако вскоре она обнаружила, что граница между сном и явью труднопреодолима.
Вот тогда на нее и снизошло откровение. Она поняла, что тот, кто жаждет сна, вряд ли его обретет, равно как и те, кто борется с ним, неизбежно сдаются. И словно воин, обнаруживший убежище врага, Энн придумала, как перехитрить сон, воспользовавшись его же коварным характером.
Каждый вечер она, преисполненная решимости бодрствовать всю ночь, брала с собой в постель стопку книг. И энергично принималась за чтение. Очень скоро ее начинала одолевать дремота, и книга выпадала из рук. План работал. Сон, который она уподобляла птичке, вырезанный на пологе ее кровати, порхал где-то рядом. Но следующий шаг требовал от Энн осторожности и терпения — сон нельзя было спугнуть.
Она пристраивала книгу на согнутые колени и не поддавалась дремоте. Она читала. Читала до изнеможения, пока могла помнить предыдущую главу, пока буквы не превращались в размытые точки. Сон слетал с полога и осторожно приближался к ней. Теперь она старалась не делать резких движений. Многие люди совершают ошибку именно в этот момент, думают, что вот-вот уснут. Они откладывают книгу и задувают свечу, но уже в следующую минуту обнаруживают, что сна нет ни в одном глазу — он сбежал в дальний угол и дразнит оттуда своей недосягаемостью.
Энн не позволяла проделывать с ней этот трюк. План Энн в том и состоял, чтобы заставить сон захотеть ее — пусть прилетит и унесет ее с собой. Она продолжала читать.
Энн проговаривала вслух слова до тех пор, пока ее губы могли шевелиться. Она отгоняла сон, билась в его когтях, боролась, пока он ее не одолевал.
Вскоре она обнаружила, что может засыпать не только читая, но и сочиняя. Однажды — она как раз сидела над Псалмами — ей захотелось писать. Решив набросать кое-какие строки немедля, пока не забыла, она поднялась с постели и взяла в руки перо. Энн была довольна: утром замысел стихотворения не сотрется из памяти. Но, вернувшись в постель, она поняла — стихи не хотят ее покидать. Даже лежа, она продолжала сочинять — и тут к ней подкрался сон. Энн пыталась бороться. Но, верный своим обычаям, сон одолевал ее тем успешнее, чем старательнее она его отгоняла. А на следующее утро, как она ни старалась вспомнить свои вчерашние мысли, у нее ничего не выходило. Последние строфы стихотворения были потеряны навсегда.
То стихотворение так и осталось ненаписанным, зато родилась привычка. Выяснилось, что если Энн работает над стихами вечерами, ее душа сближается с Богом и находящимся в плавании мужем. Больше ей было незачем расставлять силки и заманивать в них сон: Энн успокаивало сочинение стихов. Мысли о Боге и любви согревали женщину — отныне она могла преодолеть тонкую грань между сном и явью без особых усилий. С тех пор вечер стал для Энн Морган самым продуктивным временем суток. Она продолжала писать и тогда, когда Джаред находился дома.
