— Должны ли и дети твои испить ее, если ты погибнешь?
— Труднее всего, — прошептала она, отведя взгляд, — осознавать, что мои дети могут стать сиротами по моей вине. Но все же я не должна отступать. Я оставила распоряжения на тот случай, если не вернусь. — Она вручила ему запечатанный пергаментный пакет. — Фиона присмотрит за моими младшими и будет лучшей матерью для них, чем была им я. Если я решила поступить так, как велит мне мое сердце, я должна пойти на это. Только я могу это сделать. Ты понимаешь меня, Ниеллан?
Мгновенье спустя он закрыл глаза и кивнул, положив ладонь на ее сложенные руки; его епископское кольцо горело, словно огонь маяка.
— Не совсем, дитя мое, но, очевидно, у тебя есть веские основания поступать именно так. Я не буду расспрашивать тебя далее, так как чувствую присутствие силы, которой не могу противостоять. — Он печально посмотрел на женщину. — Позволишь ли ты, по крайней мере, молиться за тебя?
— Конечно, — сказала она, и голос ее едва заметно дрогнул. — Ты можешь сделать мне еще одно одолжение.
— Все, что в моей власти, дочь моя.
— Ты можешь дать мне последнее причастие на случай, если я не уцелею. Это очень ободрит меня.
Ниеллан вздрогнул, словно она ударила его, но быстро взял себя в руки и напряженно кивнул.
— Если ты действительно желаешь, конечно, я сделаю это. Однако ты должна осознавать, что Джорем и Кверон могут почувствовать это.
— Этим утром у них будут свои заботы, отец, — прошептала она, думая, что приготовления уже начались. — К тому времени, когда это может стать очевидным для них, будет слишком поздно что бы то ни было изменить.
— Хорошо. Если ты подождешь меня здесь, я принесу елей и дарохранительницу из часовни.
Когда он вышел, она опустилась на колени, склонив голову над сложенными руками.
(«Скорбь Гвиннеда»)
Мы, читатели, знаем, что послужило причиной ее откровенности, но ее разговор с Ниелланом почти не отличался от обычной исповеди, хоть на сей раз разговаривали Дерини. Никто из них не использует свои способности, чтобы узнать как можно больше. С отцом Ниелланом разговаривает не волшебница Дерини, а простая женщина Ивейн. Единственным упоминанием о магии было предостережение священника о том, что Джорем и Кверон могут заметить отпечаток, наложенный последними обрядами, исполнить которые она просила.
Однако и исповедь, и последние обряды, конечно, могут выйти за привычные рамки. Так, Камбер как Элистер Келлен исполняет оба таинства, связанные со смертью Девина Мак-Рори, находясь на расстоянии, с помощью уз, соединяющих Дерини, но передавая причастие и свое благословение так же уверенно, как если бы находился рядом.
Вздохнув, Девин открыл свою душу перед епископом, принимая в ответ отпущение грехов и благословение, словно шепот, текущий по той нити, что связывала их. Он, казалось, чувствовал прикосновение елея. Все было настолько реально, словно епископ преклонил колени рядом с ним и действительно коснулся его святым бальзамом.
(«Камбер-еретик».)
Очевидно, что использование таких средств, какие были задействованы в последнем прощании Камбера с внуком, лежит вне пределов возможностей простых людей. Он не мог ничего сделать для того, чтобы тот остался жив, он лишь мог помочь ему умереть. Однако неясно, осознавал ли на самом деле умирающий Девин, что именно его дед своим разумом обнимает его, хотя очень хочется думать, что перед самой смертью он понял это.
Закрыв глаза и еще сильнее опершись на поддерживающее его колено Джексона, он дотянулся в последний раз до того, кто изнывал в комнате Совета, и пытался собрать свои силы на той стороне постепенно утончающейся нити, связующей их.
Ему хватило времени лишь на то, чтобы ощутить последнюю, теперь уже бесполезную ласку и снова удивиться тому, как епископ Элистер похож на его деда Камбера. На мгновение ощущение присутствия самого Камбера, которое он помнил с детства, заполнило его и объяло любовью. Его последним видением до того, как смертная тьма накрыла его, было лицо деда, мокрое от слез, и сильные руки, дотянувшиеся, чтобы поддержать его. Затем пустота наполнила Девина, ослепив невероятно красивым светом, переливавшимся всеми цветами радуги.
(«Камбер-еретик»)
В отличие от смерти Девина, смерть Синхила носила следы как физического, так и духовного воздействия последнего причастия, принятого из рук Камбера-Элистера. Переход Синхила в мир иной был совсем другим, и нам не следует останавливаться здесь на этом, хотя смерть Синхила и иллюстрирует важный аспект таинства причащения.
Из всех христианских таинств причащение — самое значительное. Для такого верующего, как Камбер, способного столь глубоко чувствовать нисхождение Божества во время мессы, внутренняя энергия этого обряда и ее производные в действительности воспринимаются на особых уровнях. Такие элементы причащения, как хлеб и вино, становятся телом и кровью Христа в момент освящения.
После того как купол магической сферы был вдребезги разбит уходом Синхила, Камбер заметил, что неосознанно размышляет о природе освященных гостий, так как ему кажется, что он остался жив лишь благодаря защите тела Господня в дароносице рядом с ним.
Для него правильное восприятие этого таинства всегда было средством духовного спасения. Теперь же он думает о том, не могло ли именно оно спасти его, ибо устоять против вырвавшейся наружу энергии чудовищной силы, разрушившей купол сферы, могло лишь то, что было защищено вмешательством определенных сверхъестественных сил.
Он снова опустился на колени, осторожно подняв при этом золотую крышку и отложив ее в сторону. В мерцающем углублении чаши, вероятно, лежало с полдюжины освященных драгоценных гостий, таких же, как та, которую он так давно отдал Синхилу.
Непосвященный назовет это просфорой. Мука и вода. И все-таки в этом кусочке простейшей пищи сокрыто величайшее таинство его веры, нечто, что он не в состоянии объяснить или постичь разумом, но что тем не менее есть простейшая истина для его души и сердца.
И это таинство защитило его сегодня вечером? Вероятно, да. Синхил неосознанно показал ему нечто наполовину запрещенное, несмотря на его превосходную осведомленность и положение. Как велик размах крыльев Ангела Смерти!
Или просто еще не пришло время Камбера? Неужели Господь, пребывает в освященной гостии меж его пальцев, неужели Господь хочет иначе распорядиться им, иначе использовать его?
Он сомневался, что получит какой-нибудь ответ сегодня. С короткой, но пылкой благодарственной молитвой, слегка содрогаясь, словно он действительно стряхивал с себя вереницу этих размышлений, Камбер вернул гостию на место и закрыл крышку.
(«Камбер-еретик»)
Камбер пытается осознать силу, присущую гостии, которую он держит в руке. Однако сделать это после того, что он испытал, означало бы подвергнуть подробному анализу всю его веру, что едва ли было необходимо после того, что случилось. Он достаточно долгое время был священником, да к тому же Дерини, чтобы понять, что произошло во время мессы. В противоположность священнику-человеку, который должен принять на веру существование какого-то смысла в том, что он делает перед алтарем, священник-Дерини просто чувствует связь, которую пытается установить с Божеством, подключаясь к источнику Божественного, произнося слова освящения. (Некоторые из людей также в состоянии воспринимать эту энергию. И именно их часто называют святыми.)
