Голос из-под шлема доносился глухо, но я узнал своего телефонного собеседника и кивнул в ответ.
— Отойдем, — предложил он, сошел с трассы и углубился в заросли. Я последовал за ним. Вскоре дорогу нам преградило поваленное дерево.
— Вот здесь и поговорим, — сказал он, усаживаясь на высохший ствол.
Я присел рядом.
— Ладно. — Он вдруг стащил с головы шлем. — Ни черта она не передается, когда не в Зоне. И уж точно не воздушно-капельным путем. А разговаривать так проще.
Я увидел знакомое скуластое лицо. Сейчас оно выглядело усталым и каким-то измятым. Возможно, он не спал несколько суток.
— Я бы на вашем месте не рисковал, — сказал я. — Вдруг это все-таки вирус.
— Никакой это не вирус, — отмахнулся он. — Не бациллы, не бактерии, не излучение. Это мы давно бы засекли.
— Что же тогда?
— Пока никто не знает. Возникло внезапно и ниоткуда. Уже все проверили на десять кругов. Ни у нас, ни за рекой, у соседей, — никаких утечек чего-либо, никаких предварительных признаков. Первые сообщения стали поступать три недели как. Из Пионерска. И то не из самого, а из окрестностей. И сразу пошло-поехало… Пока не остановилось… здесь. И вообще повсюду. Как на стену наткнулось. Но стены-то никакой нет. — Он вдруг прервал сам себя. — Об этом потом. Что ты намерен делать?
Я пожал плечами:
— А какой у меня выбор? Пойду с вами на блокпост, а дальше видно будет.
— После блокпоста не много ты увидишь. Закроют в санлагере, как всех, и сколько будут держать, никто тебе не скажет.
— В концлагерь я не тороплюсь.
Он покосился на меня.
— Ну не надо путать с гестапо. Хоть хорошего, конечно, мало.
— Что-то я вас не пойму, — сказал я. — Вы мне что-то предложить хотите?
Он помолчал.
— Именно так.
— И что же?
Он снова выдержал паузу, будто присматриваясь ко мне. Так оно на самом деле и было. Требовалось ему понять, не съехал ли я с катушек от горя, от всего пережитого и увиденного. Я, конечно, был не в лучшей форма, но однозначно в своем уме. Я умел владеть собой — служба научила.
Выставлять горе напоказ и упиваться им не в моих правилах.
Кажется, он удовлетворился своими наблюдениями.
— Видишь ли, — сказал он. — Сейчас кругом хаос. Наши закордонные соседи за рекой — их тоже основательно зацепило — сгоряча решили сбросить на зараженную территорию бомбу. Но бомбу-то они бросят у себя, а накроет нашу землю — бок о бок ведь живем. На уровне правительств такая драчка началась. Они бомбу непременно бросили бы, если б распространение заразы не прекратилось. Сейчас этот вариант не рассматривается. И мы, и они по всему периметру устанавливаем карантин, полосу отчуждения шириной в километр, ограждение. Устраиваем пропускные пункты. Там ведь, — он ткнул пальцем в ту сторону, откуда я приехал, — народ еще остался. Сперва валом валили от заразы, мы едва успевали принимать. А потом распространился слух про эти чертовы санлагеря. И беженцев сразу поубавилось. Нормальные люди все равно рано или поздно из Зоны сбегут. Но всякая шваль может осесть надолго. По нашим подсчетам, выжило несколько тысяч человек. А может быть, и несколько десятков тысяч. На зараженную территорию нашим сотрудникам, сам понимаешь, хода нет — верная гибель. Мы обзвонили тех, кто еще на территории — никого не нашли, ты единственный.
— И что же вы от меня хотите? — спросил я, уже понимая, к чему клонится разговор.
— Нам нужны там свои глаза и уши. А могут понадобиться и руки. В городе ты прожил меньше года. Кто ты такой, мало кто знает. Но на сегодняшний день ты единственный полноценный, всесторонне подготовленный потенциальный агент, который может жить и действовать внутри периметра.
Со спутника много не увидишь. Вертолеты тоже не годятся: на большой высоте от них пользы нет, а на малой… До малой зараза достает. Мы уже потеряли четыре экипажа. Нам нужен по-настоящему свой человек, способный выполнить поставленные задачи.
— Какие, если не секрет?
— Пока говорить рано. В городе всего навалом: провизии, выпивки, транспорта, бензина, оружия, боеприпасов. Там в ювелирных магазинах полно драгоценностей, в банках — денег, и наших, и инвалюты. В зоне заражения деньги и драгоценности вскоре ничего не будут стоить. Но те, у кого они окажутся, станут искать контакты с внешним миром.
— А во внешнем мире эти ценности в руки брать не побоятся?
— Пройдет время — те, кому надо, поймут, что заразы никакой нет, что неизвестный фактор действует только в Зоне. И вынесенные оттуда предметы никакого вируса в себе не содержат. Ученые будут спорить, власти на десять кругов перестраховываться. А тот, кто ищет барыша, разберется первым и рискнет. И убедится, что не ошибся. Так всегда было. Со времен пиратства и великих географических открытий, что в сущности неразделимо. То, что сейчас происходит на территории, — очень благодатная почва для формирования всяких криминальных сообществ. Я полагаю, те, кто не выйдет на Большую землю, собьются в стаи. А стаи — это соперничество, грызня и все такое прочее. Мы должны знать, что там творится, и иметь возможность влиять.
— Через меня…
— Ну если ты согласишься.
— А если нет?
Он усмехнулся:
— Я читал твое личное дело. Отличная спецподготовка и четыре боевые командировки в горячие точки. Шесть государственных наград, включая боевой орден. Тебе тридцать два года, не начнись эта кутерьма, через пару месяцев получил бы подполковника. И ты предпочтешь неопределенный срок гнить в санлагере?!
— Я буду поддерживать контакты с другими агентами?
— С чего ты взял… — Он запнулся и махнул рукой. — Ну ладно. Убеждать тебя, что других агентов у нас не будет, бессмысленно. Ты профессионал. Но говорю честно: пока ты первый и единственный… Нет. Каждый будет работать сам по себе. Причина, надеюсь, понятна.
Я кивнул.
— Мы пока ни черта не знаем, что там у вас творится. Но должны знать. Есть что рассказать?
Я рассказал ему то, что смог. И что, как оказалось, он знал и без меня.
Три недели назад в больницы Пионерска поступили первые заболевшие со странными симптомами: жар, сухая, воспаленная кожа, общее обезвоживание организма. Они сгорали прямо на глазах. Но самое странное и пугающее случалось после смерти. Труп за несколько часов безо всяких видимых причин окончательно иссыхал, а потом рассыпался желтой пылью. Оставался только скелет, но и тот становился до того хрупок, что разваливался, если его, к примеру, пытались поднять и перенести в другое место.
Врачи впали в шок и толком ничего предпринять не могли. События развивались так быстро, вспыхнувшая эпидемия так стремительно перерастала в пандемию, что никто из специалистов не успел всерьез заняться природой этого явления. Специалисты, за исключением единиц, сами перемерли.
