Как движется? Он же в командировке! Дело кислое. Сворачивают опера свои манатки и в дверь. Дверь закрыли, а в туалете все осталось неприличным образом. По квартире соответствующее амбре ползет, хоть топор вешай!
Объект — марал рогатый, ревнивый, как Отелло, видно, учуял что. Сам в командировку отчалил, но решил свою Фросю проверить. Неожиданно явиться…
Открывает дверь, а тут русский дух, можно сказать, всей нашей экологически вредной Русью пахнет. Он туда-сюда, нет никого. Открывает дверь туалета, а там Монблан, Арарат и Памир еще сверху. Вообще пик Коммунизма. И ко-о-осточка от чернослива на вершине… Фрося сама маленькая, как обезьянка, а тут, понятно, громадный мужик действовал.
Короче, приходит его Фрося, а он ей без предисловий — бац! — в глаз.
Фрося в панике. Вроде все проверила двадцать раз, все убрала, что можно. Наверное, кто из соседей стукнул мужу. Или забыли какой обличающий предмет? Что делать?
А муж давит и уже на кухонный нож косится. И такой у него напор, что перепугалась и во всем созналась Фрося:
Он ей снова в глаз, повалил на кровать и продолжил дело, прерванное любовником.
Фрося продолжала недоумевать: «Как муж прознал про любовника?» Когда муж ей поведал про вещдок, так она зашлась истерическим смехом.
В общем, наказали порок! И не один. Целых два. И шпиона посадили, и неверная жена свое схлопотала.
Кстати, Фрося мужу поначалу в Лефортово передачи носила, а как тот срок получил, так она тут же развелась.
А ламбрекен твой где?
Заступает молодой опер на дежурство. Принимает все по описи. Тщательно принимает.
— Чайник — один, графин — один, портрет — один… — Ну, и так далее.
Отдежурил. Стал сдавать новому дежурному.
Тот снова по описи: чайник — один, портрет — один, графин — один, шторы — две, ламбрекен — один.
А новый из армейских был — дотошный. Пристал:
— Где ламбрекен?
А молодой тоже в академиях не учился. Что такое ламбрекен? Хрен его знает, а в описи значится, стало быть, где-то есть. Поискал, поискал, в сейф заглянул. А в сейфе какая-то железяка ржавая лежит. Сообразил, уверенно отвечает:
— Вот, гляди, ламбрекен, — тычет пальцем в железяку. — На месте.
— Ну, я его не заметил, — армейский с любопытством повертел в руках железяку. Хочет эрудицию показать, с умным видом говорит: — у меня когда-то был ламбрекен, китайский. А этот лучше! Хороший ламбрекен, отечественного производства. Положи обратно в сейф и закрой, чтобы не пропал. Нужная штука!
* * *
Прошел месяц.
Читает раз начальник рапорт о сдаче-принятии дежурства, глазам не верит: — Хищение!
Опер, это который из армейских, докладывает: «Пропал ламбрекен, который прежде хранился в сейфе».
Как пропал? Почему он в сейфе хранился, когда должен окно украшать, горизонтально поверх шторы?
Начальник заглядывает в дежурку. Как висел этот матерчатый ламбрекен, так и висит. Спрашивает армейского:
— Ты хоть знаешь, что такое ламбрекен?
— Так точно, товарищ капитан! Это такая железка отечественного производства, которую надо хранить под замком!
Начальник постучал себя по голове, выразительно посмотрел на армейского и ничего не сказал.
Просто железку, которая по недоразумению попала в сейф, кто-то выкинул. И правильно сделал — нечего мусор хранить.
Зашифруйте, тогда подпишу!
В доперестроечные времена была мода направлять различных партийных руководителей для укрепления КГБ СССР. В целом такая практика имела право на жизнь. В партийных органах не самые глупые люди работали.
Но вся беда в том, что укрепление шло сверху. Назначали партвыдвиженцев на руководящие должности без оперативной практики. И возникали казусы, о которых не одно поколение чекистов не могло вспоминать без хохота.
Назначили в Московское управление КГБ на высокую должность одного такого выдвиженца. Прежде он был секретарем какого-то отдаленного от Москвы обкома. Видно, там с этим деятелем намучились и не знали, как от него избавиться, решили им усилить органы. Небось полагали: в Москве непременно сам сгорит!
Он, безусловно, сгорел, но крови перед этим попортил целое море.
Расскажу лишь об одном вполне анекдотическом случае.
* * *
Приносят однажды выдвиженцу на подпись документ. А подписывать он боялся до смерти: все ему казалось, что подставить его хотят. Чем тупее работник, тем больше он боится, — истина старая.
Ну, входит опер и кладет ему материал на подпись.
— Подпишите, товарищ генерал!
— Что это такое? — подозрительно смотрит выдвиженец.
— Шифровка! Срочная! — отвечает опер. — Поставьте, пожалуйста, визу: «Разрешаю!»
Вертел выдвиженец бумагу в руках, глядел на текст, ничего не понимает. Уж так не хочется ему что-то срочное подписывать. Вздыхает:
— Шифровка, говорите?
— Так точно, товарищ генерал, шифровка!
— Что-то вы мудрите, капитан. Какая же это шифровка, когда тут все ясно написано?
— Товарищ генерал, так текст еще не зашифрован!
Обрадовался большой начальник:
— Вот-вот! Я вас сразу раскусил. Шифровка, а не зашифрована, ай-яй-яй! Нехорошо, товарищ капитан! Зашифруйте сначала, потом подпишу. — Строго пальцем по столу постучал. — Обязательно шифровку на стол мне положите!
Опер так и сел. (Что подписывать-то — абракадабру из букв и цифр?)
Но спорить — себе дороже. Пришел и поделился с товарищами. Посмеялись они, да и удумали. Текст важнейшего документа подписали у зама да шифровать отправили.
Когда она была готова, эту самую абракадабру перекрестили и генералу на стол положили. И что вы думаете? Генерал нравоучительно посмотрел на опера и важно сказал:
— Впредь, когда мне документ понесете, ответственней его готовьте! — и тут же подписал. Только на самой шифровке его подпись не нужна была.
Смех смехом, а это большая беда — глупый начальник.
Впрочем, недолго мучились с этим выдвиженцем. Сгорел он. Не мог не сгореть, ибо в КГБ отличный народ работал, отборный.
