— Знаю. Прости. Мы не давали клятву верности, и я просто предположил…
— Послушай, Райан. Ты мне нравишься. Но мы не можем заниматься любовью.
— У меня имплантат, — попытался я успокоить ее, — так что беременность тебе не грозит.
— Меня это не волнует!
— В чем же дело?
Она отвела взгляд и провела ладонью по лицу.
— В старших классах я пустилась во все тяжкие. Райан. Куча мужчин. Старше меня. С огромным сексуальным опытом.
— Ты еще с кем-то из них встречаешься? — Я растерялся.
— Нет! Ты не понимаешь? Я не могу.
Она застегнула блузку и подобрала с пола брюки.
— Бесс! — Я схватил ее за руку, но она высвободилась.
Потом выскочила за дверь и исчезла. Иногда я туго соображаю, а теперь до меня, наконец, дошло. Я вспомнил, как дрожали пальцы Бесс, как немела ее рука. У нее синдром Форчека. Проклятие! Мне хотелось броситься за ней, вернуть, сказать, что можно пользоваться презервативом, что все это не имеет значения. Но я прекрасно понимал, что через несколько месяцев, недель или даже дней у нее начнется распад нервной системы — лишь только прионы доберутся от половых органов до мозга.
Скверно.
На следующий день вся группа собралась в лаборатории, наблюдая, как переход между мирами передвигается по шкале времени с интервалом в три месяца после первого трансатлантического путешествия. Бесс отсутствовала, и я беспокоился так, что чуть не разбил камеру слежения о такелаж североамериканского судна.
После торгового обмена с местными жителями и пополнения запасов корабль лег на обратный курс через Атлантику, взяв на борт несколько англичан.
— Переводчики, — пояснил доктор Элк. — Первый шаг к взаимопониманию. Превосходно.
Все двухмесячное плавание мы наблюдали за судном с большой высоты. Когда оно причалило в «Бостоне», мы увидели, как потрепали корабль морские шторма; он с трудом вошел в гавань, а численность команды уменьшилась наполовину. Остальные заболели — их кожу покрывали язвы, похожие на оспу.
Болезнь.
Я переключился на камеру слежения в Борнмуте и был потрясен видом черного дыма погребальных костров, застилавшего небо. Эпидемия.
— Если сбросить ядерную бомбу на псевдо-Бостон, распространение болезни остановится, — сказал доктор Элк. — Мы сдержим ее.
Мы с Кайлом переглянулись.
— Доктор Элк, это невозможно, — ответил я.
— У меня достаточно денег, чтобы переправить туда бомбу.
— Мы не можем уничтожить город, даже в другом мире.
— Мы не можем позволить, чтобы этот мир погиб! — крикнул Элк.
Кайл взял телефонную трубку и набрал номер.
— У нас проблемы с параллельным миром «Кукуруза-2». Доктор Элк вырвал у него телефон и швырнул в стену.
— Перемести нас на год вперед, — попросил я Кайла.
— Нет! — завопил доктор Элк. — Мы можем выжечь инфекцию.
— Это вы стали причиной инфекции, — ответил я. Кайл открыл новый переход, и камеры слежения показали нам мир с опустевшими городами и деревнями-призраками — цивилизация исчезла в обоих полушариях, оставив после себя лишь небольшие, разрозненные группы выживших.
Эпидемические заболевания из Америки оказались смертельными для европейцев и наоборот. При первом же контакте произошло взаимное уничтожение цивилизаций — посредством микробов.
На нашей совести 200 миллионов смертей.
Меня подташнивало. Я выскочил из лаборатории, не решаясь взглянуть доктору Элку в глаза. Я был не в состоянии что-либо делать — только идти.
В женском клубе меня ожидал холодный прием.
— Да?
— Я ищу Бесс Рингслот.
— Ее здесь нет. — Студентка нахмурилась.
— Где она?
— В больнице?
— В какой?
— Святой Анны.
Я взял такси и поехал в больницу; Бесс поместили в изолятор. Меня в палату не пустили, но в конечном итоге рассказали о ее состоянии. Паралич начал развиваться несколько месяцев назад, а теперь болезнь достигла мозга, и Бесс больше не могла управлять своим телом. Скорее всего из больницы она уже не выйдет.
— Я бы хотел увидеть ее.
— А кем вы ей приходитесь, просто приятелем? — Медсестра явно подозревала, что я тоже болен. Может, это я ее заразил.
— Близкий друг.
— Ладно, идите. Семья ее не навещала.
Она спала, и я присел рядом, взял ее ладонь в свои. Бесс выглядела точно так же, как вчера, когда мы разговаривали. Но я знал, что болезнь будет пожирать ее, что девушка
начнет таять, и через месяц ее лицо будет похоже на скалящий зубы череп. Я безуспешно гнал от себя эти мысли. Ее веки затрепетали и раскрылись. В глазах застыл ужас.
— Райан… — прошептала она.
— Бесс.
— Жаль, что я пропустила такой успех.
— Ну, успехом это никак не назовешь, — ответил я и рассказал о том, что мы убили 200 миллионов человек.
Бесс отвернулась; слезы струились по ее лицу и скатывались на подушку.
— Что мы наделали?
— Да уж, ничего хорошего.
— Я думала, ты продолжишь эту работу… потом. — Бесс подняла на меня глаза, и я поцеловал ее в лоб.
— Прости.
Параллельный мир закрыли. В следующем семестре доктор Элк не вернулся в университет; он совсем исчез — не только из научных кругов, но вообще из общества. Возможно, масштабы бедствия, причиной которого он стал, потрясли даже его эгоистическую натуру.
УПМ законсервировали на год, а потом приняли закон, регулирующий перемещение объектов между параллельными мирами. Случись такое теперь, нам пришлось бы иметь дело с обвинением в убийстве. Защита прав людей из параллельных миров — это единственный положительный результат нашей работы.
Бесс умерла через шесть недель после того, как попала в больницу. Семья отказалась от нее. Подружки по женскому клубу даже не прислали цветы. Никто не хотел, чтобы его имя связывали с инфицированным. Болезнь поражала только тех, кто вел распутный образ жизни.
Я остался с Бесс до самого конца. Прошло три года, а я все еще не могу забыть ее. Моя диссертация готова, и я принял предложение занять профессорские должности в нашем университете — адъюнктом на кафедрах макроквантовой механики и истории.
Курсовой проект доктора Элка стал основой моей диссертации по технологической морали. За нее заплачена огромная цена — двести миллионов и одна жизнь.
Мы восстанавливаем мир доктора Элка. Помогаем выжившим. Я координирую эти усилия, следя за тем, чтобы мы снова не вообразили себя богами. Чтобы больше не превращать целый мир в лабораторию.
