Томасу больше всего нравилось, когда им с отцом приходилось работать в одном из многочисленных больших домов этой местности. Джон, много читавший и знавший, рассказал сыну о лондонском архитекторе Иниго Джоунсе, который в первой половине минувшего века впервые ввел в Англии афинский стиль. Томас глядел то в одну сторону, то в другую, всматриваясь во все, на что ему указывал родительский перст.
Классическая архитектура требовала идеального равновесия, чистых симметричных линий и математически точно выверенных пропорций. Томас кивал, слушал и впитывал, жалея о том, что не обладает парой дюжин глаз, ибо тогда мог бы рассмотреть каждую деталь в этих комнатах, когда их проводили через них и говорили, какую плотницкую работу придется сделать.
— Ой! — тихо восклицал он, испытывая благоговейный страх перед обстановкой, похожей на дворец. Было заметно стремление к ярким цветам на фоне белой и позолоченной штукатурки, густой, словно покрытой взбитыми сливками. Высоко над головой на потолках в буйном небе обитали великолепные боги и богини. Так создавалось бесподобное и роскошное зрелище, ослеплявшее, словно сокровище. А какая мебель!
Иногда он отступал назад, пропуская вперед отца и сопровождавшего его слугу, которые обычно были заняты разговором, а если повезло, то его на какое-то время оставляли одного. Хотя он с раскрытым ртом смотрел на огромные предметы мебели в стиле итальянского барокко, расставленные у стен и украшенные позолотой и мрамором, больше всего его привлекала английская мебель. Он был поражен ее красотой и мучительно сознавал, что ему еще так далеко до мастера, создавшего эту мебель, как земля от солнца. Тут были столы с изысканными панелями и цветочной инкрустацией, письменные столы, украшенные четко вырезанными фризами и изгибами с изображением львиной морды, кресла, обитые во что угодно, начиная с дорогих шелков, кончая рельефной кожей, с сильно изогнутыми витыми ножками, заканчивавшимися шарообразной формой с когтями. Здесь было такое множество столов, комодов на подставках, диванов, шкафчиков и книжных шкафов из орехового дерева высокого качества, что у Томаса от восторга перехватывало дыхание. Он не удерживался и проводил пальцами по завитушкам на поверхности крышек, ящиков, дверей и много раз получал выговор от служанок, боявшихся, что на мебели останутся отпечатки пальцев. Он получил крепкую затрещину от ливрейного лакея за то, что открыл ящик, чтобы лучше рассмотреть лепные украшения, и пришел в восторг от совершенства закругленного отделения. Ради этого можно было вытерпеть щипок за ухо и синяк на правой ягодице, куда пнул слуга, заставший Томаса за тем, что он в библиотеке пролистывал четыре тома архитектурных эскизов Палладио. Переводы этих книг были опубликованы до рождения Томаса, и он понимал их значение. Отец говорил, что они стали бесценным руководством для архитекторов, и, углубляясь в эти страницы, он понял, что это сущая правда. Он не мог сидеть целую неделю, после того как получил пинок, но это неудобство давно забылось, а в его памяти остались рисунки Палладио, четкие линии, выводившие куполообразные потолки, углубления и ряды ионических колонн, шагавших перед фасадом зданий, арки во внутренних двориках, порождавшие ощущение забавного спокойствия. Он никогда не потеряет уважение к такому мастерству.
Томас пытался описать Полли все, что видел, но девочка, спавшая на соломе, жившая в грязи и нищете, не могла даже вообразить такого. Случилось так, что дни их дружеского общения были сочтены, хотя они об этом не догадывались. Когда Полли не показывалась у его дома почти целую неделю, Томас испугался, что она могла заболеть. Он сам отправился бы в лачугу, где она жила, чтобы выяснить, что произошло, но Джон запретил ему, ибо как раз в таких местах зарождается чума и другие болезни. Отец сам пошел навести справки, решив держаться подальше от двери и таким образом избежать заражения. Но оказалось, что причиной отсутствия Полли была не болезнь. Джон вернулся с хорошей вестью о том, что Полли повезло. Во время прошлой ярмарки родители пристроили ее к тем, кто искал работу. Таков был обычай — предлагать разную прислугу, и ее взял какой-то человек, набиравший работников в загородный дом в нескольких милях отсюда.
Томас пришел в ужас.
— Нет! Ей не понравится такая работа! Она умрет от тоски по дому и начнет скучать по мне.
Успокаивая сына, Джон положил ему руку на плечо и ободряюще потряс его.
— Не беспокойся, парень. Полли попала в хороший дом, где ее обеспечат и накормят лучше, чем когда-либо раньше.
— Но ведь ей нет и восьми лет! Она ведь совсем ребенок. Она сосет большой палец и плачет из-за ничего.
— Детей моложе Полли используют на более неприятных работах, часто в самых плохих условиях. Благодари бога, что ее не отправили в рудник таскать вагонетки с углем вместе с другими такими же несчастными девочками.
Томас думал лишь о том, что остался в полном одиночестве, и сокрушался, что Полли придется жить среди незнакомой обстановки. Возможно, такая перемена в ее жизни в будущем обернется к лучшему, но сейчас она будет совсем несчастной. Его охватило мрачное настроение.
К счастью, примерно в это время Джон решил, что Томас достиг возраста, когда не помешает заняться учебой. Будучи трезвомыслящим человеком, он догадался, что сын обладает исключительными способностями. Мальчик еще в раннем возрасте научился уверенно читать, писать и считать и все время стремился приобрести новые знания, донимая старших множеством вопросов. У него также были задатки хорошего плотника. Джон все это видел. Мальчик отлично чувствовал дерево, обладал терпением и точностью, необходимой для этого ремесла. Можно было не опасаться, что он забудет плотничье дело из-за других предметов.
Пока Томаса было невозможно выставить из мастерской, если он над чем-нибудь работал. Джон не сомневался, что мальчик проведет свободные от учебы часы за верстаком, его интерес подстегнут обретенные знания в геометрии и измерениях, искусстве подсчета и определения длины, объемов поверхностей, без чего невозможно стать краснодеревщиком.
Томаса в должное время зачислили в местную школу, которая находилась всего в нескольких минутах ходьбы от дома. Он горел желанием приступить к учебе и, не жалея рвения и энергии молодости, обрести хорошие знания в предметах, о которых пока знал мало или ничего. В первое утро он нервничал, как любой новый ученик, но когда раздался звонок, возвещая об окончании уроков, его безграничная самоуверенность снова дала о себе знать. Полли уже изгладилась из его памяти.
Несколько месяцев спустя, когда утонули ее родители, он с жалостью вспомнил о ней. Уильям Барлоу с женой так напились, что не смогли спастись, когда река Уорф вышла из берегов и дом накрыло страшное наводнение. В ту ночь они остались в доме одни, ибо к тому времени семья распалась. Оставшиеся два мальчика покинули дом, и никто не знал, где их искать, а три девочки несколько недель назад сели в лондонский дилижанс вместе с подозрительного вида мужчиной.
Никто из детей не вернулся в Отли предать земле тела родителей, когда их обнаружили, так что церковному приходу осталось устроить им благопристойные похороны. Томас уже больше не надеялся увидеть Полли.
