— А о чем ты мечтаешь, Молли? — тихо спросил он. — Когда ты падаешь в свою одинокую постель, какие фантазии тебя мучают?
Она вспыхнула и отвернулась.
— У меня не бывает фантазий. Я слишком устаю.
— Никогда?
— Никогда, — солгала она.
Джек тихонько засмеялся.
— Мне это знакомо. — Он ненадолго замолчал и вдруг вскинул на нее пронзительный взгляд. — Почему от тебя ушел муж? — мягко спросил он.
— Дэвид? — Она посмотрела на озеро, где утки тревожили золотистую гладь воды. — Ответственность — утомительная штука. Сидеть с нами дома, заниматься пустяками, ходить в магазин, вечером смотреть телевизор вместо того, чтобы выйти на люди, — ему было скучно.
— И что же случилось?
— Он стал развлекаться на стороне. — Господи, неужели это ее голос, такой спокойный и рассудительный? В то время у нее не было ни спокойствия, ни рассудительности, но когда Дэвид объявил, что бросает ее и уезжает в Австралию, чтобы быть подальше от них, она даже почувствовала облегчение. По крайней мере, не будет лжи, уничижительных замечаний, вечного недовольства…
— Негодяй, — заключил Джек.
Молли пожала плечами.
— Он был молод, считал, что загнал себя в ловушку. Нам вообще не следовало жениться. Тогда нам было по девятнадцать лет.
— Жанне и Нику было по двадцать, — жестко сказал он.
— Не все в этом возрасте готовы к семейной жизни.
— Есть и такие, что никогда не готовы, — добавил он без выражения, глядя на воду отсутствующим взглядом. И она поняла, что он говорит о своей бывшей жене.
Допив стакан, Джек встал.
— Еще? — Он протянул руку к ее стакану, но она отрицательно покачала головой.
— Нет, пока хватит.
Он скрылся в баре и вскоре вернулся с бутылкой минеральной воды. Она напряглась. Не собрался ли он весь вечер предаваться печали?
— Что будем делать? — спросила Молли. — Предлагаю на этот вечер забыть о прошлом. Будем сами собой — поговорим о том, что мы любим, о местах, куда хотели бы поехать, о том, что хотели бы предпринять…
Она осторожно улыбнулась, и он поднял стакан воды в молчаливом тосте.
— Правильная мысль, — еле слышно откликнулся он. — Начинай. Какой твой любимый цвет?
— Зеленый, — с готовностью ответила она. — Как темный лес. А твой?
— Голубой — нежный, дымчато-голубой, как линялые джинсы. Какая твоя любимая еда?
— Омары! Больше ничего не припомню.
Джек засмеялся.
— А моя — шоколадный мусс, густой, темный, самодельный, чтобы вниз стекало бренди, а сверху громоздился крем. А как насчет фильмов?
— «Краткое столкновение», — сказала она. — «Красотка».
— Про любовь… Я их видел.
— А у тебя?
Он замялся.
— Ну… может быть, «На что отважатся орлы», а если честно, то «Касабланка».
Молли засмеялась.
— Тоже про любовь! А книги?
— Ну, с этим сложнее. Слишком много великих и вечных. Я люблю современные детективы, но также Джона ле Карре и Агату Кристи, а еще классику — «Джейн Эйр» и «Гордость и предубеждение».
— Это уж тем более про любовь, — поддела она.
— Там богато представлены все стороны жизни, — весело сказал он. — Любовь, и секс, и месть, и убийство, и лицемерие, и обман, и прощение — там все есть!
— Ты забыл про доверие, и доброту, и долг, и ответственность, и заботу.
Улыбка сбежала с его лица.
— Я не забыл. Просто не сказал. Потому что они — основа всего.
— Но не для всех, — тихо сказала она.
— Эй! Мы договаривались не ворошить прошлое, забыла?
Она посмотрела в лицо, полное доброты и сочувствия, и ей захотелось очутиться в его объятиях.
— Правильная мысль. — Молли отвела взгляд, подумав при этом: к сожалению, к этому быстро привыкаешь — к доброте и сочувствию, к силе и нежности…
— Ваш столик готов, сэр, — вполголоса сказал официант, неслышно выросший возле них.
— Молли.
Она взяла сумочку, встала и пошла вслед за официантом в зал. Их усадили за уютный столик на двоих, окруженный буйной зеленью и освещенный свечами посреди стола.
Все было слишком романтично, интимно, элегантно. И это окружение, и этот мужчина так соблазняли и убаюкивали, что она почти не замечала, что ест.
Омары были великолепны и все же не могли усилить впечатление от веселой, теплой речи Джека. Порочный декадентский шоколадный мусс не мог соперничать с его глазами; к тому времени, когда они осушили бутылку густого сладкого вина, закончив ужин ирландским кофе, Молли уже казалось, что она парит в небесах.
Джек расплатился по счету, игнорируя ее слабый протест.
Он вывел ее в холодную, темную ночь. Молли задрожала. Джек обнял ее за плечи и привлек к себе. Дорога до коттеджа была недолгой, но каждый шаг для нее был пыткой — мучили касание его бедра при ходьбе, жаркое тепло его руки…
Возле тропинки, ведущей к домику, он остановился. Сквозь закрытые шторы пробивался слабый свет, только освещенная кухня придавала ему жилой вид.
— Всего только десять часов, — прошептал он. — Стыдно отказываться от такого вечера.
В свете уличных фонарей Молли встретила его взгляд. Она будет дурой, если пригласит его зайти. Ведь понятно, что тогда может случиться.
— Хочешь кофе? — робко предложила она.
— Может быть.
Молли закрыла глаза и дала провести себя по садовой дорожке. Чему быть, того не миновать.
Ключ не желал попадать в скважину, и Джеку пришлось помочь ей. Он тоже не сразу справился, но наконец они вошли, и дверь с тихим щелчком закрылась.
— Молли.
Ее охватила паника. Нельзя, нельзя заниматься сексом с человеком, которого она едва знает.
— Молли, прекрати.
— Что прекратить? — сказала она, вцепившись в ручку чайника.
— Я не собираюсь ничего делать. Я только хотел подольше побыть с тобой. Не пугайся.
Она неловко засмеялась.
— Я и не пугаюсь, Джек, — заверила она. Включила чайник, достала две кружки и поставила на стол. — Садись. Будь как дома.
Так он и сделал — сел в угол одного из двух диванчиков, заложил ногу за ногу, закинул руку за спинку. Он не стал включать лампу над головой, только слабый свет маленькой кухонной лампочки проникал сюда издали, и Молли не могла прочесть выражение его лица.
Руки ее дрожали от странного чувства, которое не посещало ее годами.
