Дэвид Майер и Ричард Камер тут же бросаются меня обнять.
— Ты уже совсем выросла, — говорит мне Ричард Камер.
— Вы уже несколько лет мне это говорите, — улыбаюсь я.
— Правда? — удивляется он.
Ричард Камер — жгучий брюнет, он очень контрастирует на фоне светловолосого Санди Хоггарда, когда после съемок очередного фильма их фото публикуют в газетах. Ричард старше Санди, ему уже под пятьдесят, но у него нет ни одного седого волоса.
— Это гены, — с улыбкой говорит он, — я пью, курю и нервничаю, а здоровье хоть куда.
У дяди Санди давно виски седые, но на фоне его светлых волос это видно только бабушке Аманде. Да и то только тогда, когда она гладит его по волосам и причитает, что ее ненаглядный мальчик устает на работе.
Кэтрин Диас и Николас Ланг тоже приветствуют меня. Их роман в начальной стадии, поэтому они нежны и загадочны. Им сейчас не нужны другие люди и события, все, что им нужно, — только глаза друг друга.
Но если они наплюют на работу и погрузятся только в свои отношения, эти отношения закончатся гораздо раньше, чем предполагает большинство репортеров светской хроники. А потому Кэтрин Диас и Николас Ланг в таком заоблачном состоянии согласились сниматься у Санди Хоггарда в его очередном фильме о любви и счастье.
Николас Ланг — тот еще герой-любовник. Дядя Санди уже в третий фильм его протаскивает, а публика все равно валом валит на эти фильмы.
Потому что Николас Ланг, это вам не каждодневные поездки в скучный офис, кофе на голодный желудок и преферанс до полуночи в дождь. Николас Ланг — это завтрак в постель, горячий ужин при свечах, скоростной автомобиль на горной дороге и яхта под парусом в открытом океане.
А Кэтрин Диас чувственна и мила. Она знает, какая она по счету в списке Николаса Ланга, но тоже давно живет сегодняшним днем и принимает жизнь такой, какая она есть.
Санди Хоггард прочел тоску в ее глазах и пригласил сняться вместе с Николасом Лангом в своем новом фильме. И Кэтрин Диас сделает в этом фильме все, на что Санди рассчитывал, когда писал сценарий.
В вертолете я сажусь около иллюминатора и прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Мне нравится наше приключение, и я думаю, что взрослая жизнь — это свобода и легкость бытия.
Вообще-то именно об этом мне обычно и твердят тетушка Бетси и бабушка Аманда, когда говорят, что вначале нужно правильно определиться с выбором профессии, а уж потом можно будет творить свои счастливые будни собственными руками.
Мне неловко, что я уехала без их разрешения. Но я понимаю, что уже должна делать какие-то вещи и без их разрешения, и они тоже должны с этим согласиться.
Санди садится рядом со мной, и ко мне возвращается хорошее настроение.
Все рассаживаются по местам, пристегиваются ремнями безопасности, и я слышу, как начинает шуметь двигатель. До гор — часа четыре на машине, но на вертолете мы доберемся туда часа за полтора.
В компании киношников никогда не бывает скучно. И Ричард Камер и Николас Ланг уже потихоньку начинают вспоминать забавные случаи, которые происходили с ними на съемках.
5
— Самое мое любимое — снимать кино, — сказал мне как-то дядя Санди. — Когда мысли накрывают тебя как водопад, и от этого тебе некуда деться. Когда кажется, что твоя жизнь вот-вот остановится от напряжения и ты не успеешь высказать все, что задумал. Когда ты вдруг видишь, что все удается, и боишься дышать, чтобы все не разрушилось от твоего дыхания.
— Но это очень тяжело, — сказала я.
— Что ты, — сказал он мне, — это и есть жизнь.
Я смотрела на него с восторгом и почтением и искренне завидовала тому, как можно так любить свою работу.
У моей мамы тоже было такое дело в ее жизни, которому она отдавала всю себя, и в ее редкие приезды я тоже смотрела на нее с восторгом и почтением. Моя мама никогда не была для меня буднями, она всегда была для меня праздником.
Она приезжала из очередной экспедиции и привозила с собой дух древних цивилизаций, наследие прошлого и бессмертный опыт поколений. Ее подарками были оттиски следов древних животных и отпечатки реликтовых растений на застывших плитках доисторической лавы.
Она рассказывала о великом переселении народов так просто и обыденно, как будто это было вчера. Слушая ее, я понимала, что время многомерно, и то, что происходило и изменялось на земле тысячелетиями, запросто помещалось в моей комнате и маминых рассказах вместо сказки на ночь.
Я слушала о людях, которые строили дома в пустынях и на камнях, археологи определяли их характер и привычки по разрушенным стенам и разбитым изваяниям древних богов. Пересохшие русла рек и следы потоков древней лавы рассказывали о том, куда держали путь древние народы.
Я знала с младенчества, как было важно в те времена искусство разведения костра и почему нужно было дружить с духами пещер. Доисторическое солнце, выжигающее добела пустыни, и табуны диких лошадей, носящиеся по необжитым прериям, являли мою картину мира тех времен.
А словосочетания — великие руины, древние дожди, начало времен и первозданная тишина — были для меня реальны и ощутимы. Как наша веранда, опутанная диким виноградом, розы, которые разводили бабушка Аманда и тетя Бетси, и океан, который я каждый день видела из своего окна.
Наблюдая за своей мамой, я видела, как можно любить дело, которым ты занимаешься, и мечтала когда-нибудь так же полюбить свою профессию.
В вертолете меня стало клонить в сон, сказывалась бессонная ночь в волнении. Но дядя Санди вытащил из сумки большой пакет с пончиками и упаковки сока, и это взбодрило.
Пончиков хватало на всех, и Николас Ланг тут же припомнил Санди, что тот заставлял его худеть во время съемок прошлого фильма и даже приставил к нему специального человека, который не давал бедному Николасу Лангу есть.
— В этом фильме ты мне нужен добротный и упитанный, — улыбнулся ему Санди, — поэтому я приставлю к тебе человека, который будет тебя кормить насильно.
— Но это же нечестно, — горько пожаловался нам всем Николас Ланг, — я уже привык обходиться малым и держать себя в форме!
После четырех пончиков я опять стала думать о маме и о том, что надо обязательно напроситься в ее следующую экспедицию в качестве начинающего репортера. Потом я стала думать о Ванессе, почему-то о Маркусе, о бабушке Аманде, тете Бетси, дяде Санди и о том, кто заселится в дом слева от нас.
Через какое-то время я почувствовала, что моя голова лежит на плече у дяди Санди, и я подсознательно поняла, что сплю. Проснулась я от того, что дядя Санди очень крепко обнял меня и срывающимся голосом сказал:
— О нет. Только не это.
В тот момент проснулись все. Как сказал позже Санди Хоггарду Ричард Камер:
— Ну что, Санди, ты запомнил, как должен упасть настоящий вертолет?
