Клинки разрубают воздух в считанных миллиметрах от моего тела, уклоняюсь. Варм быстр, очень быстр, почти так же, как я. Но, к несчастью для него, «почти». Вот он допускает ошибку, чуть-чуть сильнее вложившись в выпад, чем следовало. Шаг вперед, одной рукой я блокирую кисть врага, второй бью по локтевому сгибу. Жуткая боль пронзает правое бедро. Незаблокированное оружие настигает меня, но я, начиная атаку, предусматривал это. Поднять клинок выше бедра варм не успевает. Второй клинок, зажатый в его же собственной руке, пробивает горло. Темная кровь брызжет мне в лицо. «Как противно!» — судорожно вытираюсь.
Подобрав оружие, я почти упал на песок. Боль в ноге становится нестерпимой. Раны, нанесенные темным металлом, не бывают легкими. Пришло время взглянуть, что происходит на другой половине Арены.
Не повезло… За разделяющей стеной меня ждут гончие. Хорошо хоть не дюжина, всего три. Пресекающие славно постарались. Скоро стена пропадет, и они атакуют. Я не верю в собственную победу, но сдаваться не собираюсь. Разложив на песке четыре трофейных адамантитовых клинка так, чтобы легко было дотянуться, жду.
Я первым уловил, что стены больше нет, и два серпа рассекли воздух. Гончая попыталась увернуться от одного клинка, но напоролась на второй. Арена предоставила мне неплохой шанс, адамантит — лучшее оружие против подобных созданий. Вторая астральная охотница резко прыгает. Двадцать метров одним махом! Я только и успел, что схватить оружие и сделать встречный выпад, одновременно падая на песок.
Да, упавшая на меня гончая мертва, но при ударе мои руки по локоть провалились в ее тело. Охотницы лишь имеют форму собак, но их оружие не клыки и когти, а наполняющий их астрал. Серпы выпадают из рук, я чувствую их только до локтя. С кистей и предплечий начисто содрана астральная составляющая.
Обездвиженный, с пульсирующей болью в ноге и онемевшими руками, я лежал, наблюдая, как неторопливо приближается последний противник, тот, кто сейчас убьет меня. Гончая заглядывает мне в глаза. Ее взгляд бездушен и холоден, она лишь выполняет свою работу.
Моя грудь разрывается. «Неужели вот так и происходит разрыв сердца?» — мелькает мысль. Но порвалась лишь рубашка и куртка. Дискоид-малыш черной молнией метнулся навстречу гончей. Его диск не блестел серебром или золотом, он вообще не блестел, его черную матовую поверхность нельзя было спутать ни с чем. Мой «щенок» был адамантитовым! Безмерное удивление отражается в глазах умирающей гончей. Это невероятно, но я выжил. Сохранил жизнь там, где шанс был один на миллион. Осталось не умереть от полученных ран, что было бы просто обидно в сложившейся ситуации.
Собрав оставшиеся силы, я попрыгал на одной ноге, спеша убраться с Арены. С нее станется выслать мне еще одного противника. Лишь добравшись до первого ряда сидений амфитеатра, я позволил телу прекратить бороться и потерял сознание.
Иногда я приходил в себя, пытался зарастить рану и восстановить руки. Но сознания хватало ненадолго, и беспамятство услужливо принимало меня в свои объятья.
В очередной раз, открыв глаза, я почувствовал себя здоровым и полным сил. Мысленно похвалив свое чудесное тело за сохраненную жизнь, я поднялся на ноги. Всходило солнце, первые лучики уже подсветили небо над кратером. Подняв парные клинки-серпы, так и оставшиеся лежать на песке, как приз победителю, я просунул руку под рубашку. Малыш был там, и я улыбнулся. Мне предстояло преодолеть пятьдесят миль за два часа, чтобы получить свое имущество. Но разве это сложная задача, по сравнению с тем, что я уже сделал? Достав «щенка» из-за пазухи, я приложил его к своей щеке. Он излучал теплоту и радость. Я весело подмигнул начинающемуся утру.
Глава I
— Ну сколько можно повторять? — Острие рапиры Ларта упиралось мне в грудь. — Я же объяснял, что из этой полупозиции уход со смещением для контрудара эффективен только против одиночного оружия.
Мой клинок виновато подрагивал, пойманный на отлете дагой напарника. Фехтование, конечно, мое хобби, но:
— Лучше объясни, — отвожу ладонью неприятно холодящий грудь металл, — почему ты вбил себе в голову, что мне интересна эта техника?
— Красиво и эстетично! — Рапира и дага Ларта рассекли воздух, оставляя за собой огненные росчерки.
— Эстетика в ущерб эффективности. — Мое лицо приняло брезгливое выражение. — Это не мое.
— Можно подумать, у тебя много других дел!
Удар ниже пояса. Дело у меня было, и правда, только одно. Если можно назвать делом безуспешные попытки выбить из Арены дварфовский топор взамен сломанного мною же на тренировке лет эдак семьдесят назад.
Чтобы не болтать лишнего, я просто встал в позицию, сделав дагой приглашающий жест. Оружие Ларта пришло в движение, красная сталь начала плести вязь Высокого языка. Наши рапиры на секунду встретились. Звон стали и оседающие на мрамор искры. Разрыв дистанции. «Неуч!» — начертанное столкнувшимся оружием слово медленно таяло в прохладном утреннем воздухе. Ларт ехидно улыбался.
«И они еще называют дроу извращенцами!» — Моя мысль относилась к светлым эльфам, которые и придумали эту манеру поединка. А как высокопарно звучит: «Дуэльный кодекс Зеленого дома!» Лет сто пятьдесят назад эльфийская знать решила, что убивать друг друга на дуэлях — это чересчур, и то верно при их-то проблемах с демографией. Но бескровные выяснения отношений — это слишком пресно и не эстетично. Тогда один фехтовальщик и «знаток искусств» придумал, как совместить поединки с каллиграфией. «Морского ежа ему под одеяло!» Теперь просто проткнуть своего противника было мало. Красная эльфийская сталь как нельзя лучше сочеталась с заклятием «воздушного следа», применение которого позволяло оружию оставлять за собой тонкий огненный шлейф, державшийся около десяти секунд. Впрочем, после повсеместного признания «дуэльного кодекса», разумеется, в кругу эльфов, заклинание стало называться «огненный росчерк». Мелочь, а остроухим приятно. Искусство начертания в воздухе вязи Высокого языка хорошо дополнило, опять-таки с их точки зрения, обычный поединок. Кто видел эльфийский алфавит, тот поймет, что и на бумаге писать им далеко не просто, что уж говорить, когда каллиграфическим пером становится рапира, а папирусом воздух. А если учесть, что не один ты стоишь и рисуешь, но есть еще и противник, который хочет «написать» что-то свое, при этом усердно мешая тебе воплощать собственные художественные изыски… Кошмар, в общем, после которого сдача экзаменов по прикладной рунистике в Имперской магической школе кажется детской забавой! И не стоит забывать, что помимо плетения вязи оппоненты так и норовят проткнуть друг дружку клинками. На мой взгляд, стремление эльфов к прекрасному в данном случае приняло довольно странную и «болезненную» форму.
Хотя, надо отдать эльфам должное, поединок, построенный по правилам «Зеленого кодекса», был красив. Если смотреть со стороны и не знать эльфийского — изумительно красивое действо. Знание языка несколько снижало эстетику, так как надписи во время поединка были в основном оскорбительного содержания, дуэль как-никак.
Через час я успел узнать о себе много нового. Движения лартовской рапиры были безупречны. Моей самой осмысленной фразой было стандартное: «сам дурак». Правда проткнуть напарника я умудрился раз двадцать, но по кодексу все это не шло в зачет, так как поражающий удар мог быть нанесен только в конце фразы, в качестве завершающей точки или восклицательного знака. Тем не менее я вошел во вкус, это было забавно. Поражения меня не расстраивали. Вряд ли в нашем мире кто-то владел оружием лучше Ларта, даже когда дело касалось таких необычных техник.
