Он очень пристально посмотрел на меня и, чуть поколебавшись, добавил:
— Пока никакой интимной жизни: можно наделать беды. По крайней мере, мм… около месяца.
Я поблагодарила и торопливо вышла, надеясь, что у меня не порозовели щеки.
Вечером самого первого дня, собираясь ложиться спать, я поймала вопросительный взгляд Славы. Взяв его за руку, я мягко сказала:
— Не сейчас. Тебе надо как следует окрепнуть. У нас все будет — потом.
— Тогда просто посиди… рядом, — попросил он.
Я сбросила тапочки и с ногами залезла на диван. Он осторожно обнял меня, привлек к себе. Мы долго сидели молча. Мне давно не было так хорошо и спокойно — я даже не помнила, с каких пор. Слава протянул руку к столику и включил светильник — сову с горящими глазами, сидящую на стопке книг.
— Какая забавная, — проговорила я.
— Из ГДР. Отец служил срочную в Дрездене, купил, когда уходил на дембель.
По правде говоря, сова интересовала меня куда меньше, чем тот вопрос, что возник у меня еще во время первого визита в больницу.
— Ну, теперь можешь сказать, чем же я тебя… зацепила тогда? — шепнула я.
Слава очень серьезно посмотрел на меня. Некоторое время он собирался с мыслями, потом начал:
— Понимаешь, это все случилось… не так сразу. Когда я остановил тебя там, на дороге, и ты расплакалась у меня на груди, вдруг возникло такое… чувство, что я…
— Что? — спросила я, прижавшись к его шершавой щеке.
— Что я должен помочь тебе. Наверное, сначала сработал чисто мужской инстинкт — защитить, уберечь, пожалеть любую женщину, попавшую в беду. Не знаю, может, ты хочешь услышать, что меня поразили твои прекрасные глаза или… ну, там волосы, фигура… — он улыбнулся. — Где мне было разглядеть глаза и волосы, когда ты летела на своем «гольфе», как космическая ракета?! Нет, Наташа, все случилось потом, — он легонько поцеловал кончики моих пальцев. — Когда в тот вечер я пригнал твою машину и ушел, я решил: все, я выполнил свой мужской долг, сделал, что мог, пусть теперь разбирается в своих проблемах сама. Но пару дней спустя я вдруг поймал себя на том, что часто вспоминаю о тебе. Что хочу увидеть тебя, поговорить… или просто побыть рядом. Несколько раз даже хотел позвонить, но так и не решился.
— Почему?
— А кто я такой, чтобы вмешиваться в жизнь человека, которого и видел-то всего пять минут? У тебя могла быть семья — муж, дети…
— Нет.
— Что — нет?
— Нет, Слава, у меня уже не было мужа. Он ушел. А мой ребенок… — я с трудом сглотнула подступивший к горлу комок, — умер. Когда ты остановил меня на дороге, у меня уже не было никого.
Он привлек меня к себе и стал покрывать поцелуями мой лоб, нос, щеки, ласково и огорченно шепча: «Наташенька, бедная моя девочка…» Его горячие губы спускались все ниже — к подбородку, шее, ямочке между ключицами, рука, проникнув в вырез халата, ласкала мою грудь. Мне вдруг захотелось, чтобы он накрыл меня своим телом, прижал к дивану… Мне хотелось ощутить его страсть и почувствовать себя желанной женщиной и, посопротивлявшись для приличия самую малость, отдаться на милость победителя.
У меня так давно не было этого с мужчиной.
Я почувствовала, что теряю над собой контроль. Нет, нет, Достман предупредил, что пока нельзя…
И я начала очень осторожно высвобождаться из его объятий.
— Нет, Слава, я же сказала… Пора спать, мне завтра рано вставать: надо еще успеть приготовить тебе поесть.
Я поднялась с дивана. Слава огорченно засопел.
— Спокойной ночи, — пожелала я и вышла.
13
Кажется, я вновь становилась женщиной.
Впервые за долгое время мой макияж занял куда больше пяти минут, не без труда отыскав среди своих вещей давно томившуюся без дела плойку, я сделала прическу, маникюр, сменила джинсы на импортный брючный костюм.
И в таком виде показалась утром перед только что проснувшимся Славой.
Увидев меня, он буквально обалдел.
— Я еще сплю… или это не ты?
Я не смогла скрыть довольной улыбки. Подошла к нему и потрепала по волосам.
— Не спишь, не спишь.
— Сядь, пожалуйста, — тихо попросил он.
Я аккуратно присела на краешек дивана и шутливо предупредила:
— Руками не трогать. И губами тоже. Времени наводить марафет заново у меня не будет.
Он не сводил с меня взгляда влюбленного мальчишки.
— Какая ты…
Боже мой, кто бы мог подумать, что два таких простых слова могут сделать женщину по-настоящему счастливой?!
— Совсем забыл сказать: вечером зайдут наши ребята, — произнес Слава, осторожно накрыв мою руку теплой ладонью. — Звонили вчера, когда ты ходила в магазин. Не возражаешь?
— Не говори глупостей, — я укоризненно посмотрела на него. — Приготовить им что-нибудь?
— Не надо, Наташа. Они же не наедаться сюда придут, а проведать меня. Хотели поискать мне сиделку, но я сказал, что у меня есть…
— Сиделка? — улыбнулась я.
— Нет. Женщина, которая будет заботиться обо мне лучше всякой сиделки.
— И что они сказали?
— Сказали, что я ловкач: не выходя из палаты сумел найти себе кого-то! А сегодня вечером увидят — кого!
Так вышло, что с сослуживцами Славы в больнице я не столкнулась ни разу. Но теперь знакомство было неизбежным. Не то чтобы мне этого очень уж хотелось, но я понимала, что рано или поздно это должно случиться.
Я взглянула на часы и поднялась с дивана.
— Мне пора, Слава. Позавтракаешь на кухне или принести сюда?
— Доковыляю, — он бросил взгляд на алюминиевые костыли, прислоненные к столу у изголовья дивана.
— Ну, тогда не скучай, — я поцеловала его в щеку. — Позвоню.
…Конечно, перемена во мне не осталась незамеченной ни для Любы, ни для шефа, ни даже для нашей бухгалтерши Зои Александровны, проводившей меня долгим недоверчивым взглядом.
— Я, между прочим, звонила тебе вчера вечером. Тебя не было дома, — объявила Люба, вопросительно посмотрев на меня.
«Не дождешься», — подумала я и согласно кивнула:
— Не было. Могла бы на мобильник. А что за срочность такая?
— Ты как-то говорила, что у тебя есть диск с курсом английского. Хотела попросить для своего оболтуса.
Ее сын Сева, насколько я помнила, учился в седьмом классе, и она часто жаловалась, что «инглиш» у него не идет совершенно.
— Принесу, — пообещала я, усаживаясь за своим компьютером.
Она оглядела мой костюм внимательно и ревниво, как это могут только женщины, потом проговорила:
