– Ну, прости, – Карел ехидно фыркает, и все трое дружно хохочут.
– Умойся, – советует Серега. – А лучше – в Реньяну окунись. С головой. Серьезно тебе говорю. Знаешь, как сразу взбодришься?
– Бр-р-р, – Карел ежится. Растирает ладонями лицо. – Хотел бы я знать, хоть один кабак открыт в такую рань, после вчерашнего разгула?
– Дома не мог?
– Да я сбежал, даже завтрака не дождался… А давайте в самом деле к Реньяне спустимся?
– Ну-ну, – усмехается Серега.
Реньяна, сморщенная холодным утренним ветром, стыло-серая, желания купаться не вызывает. Карел спускается к воде, долго плещет себе в лицо, фыркает. Вытирается беретом, буркнув под нос:
– А, плевать…
– Ну, теперь ты выглядишь малость получше, – заявляет Лека. – Тяжелое дело праздники. Сочувствую. Давай постучимся к «Веселому ваганту», авось постоянным посетителям не откажет в раннем завтраке.
С того дня, я вижу, Карел совсем по-другому смотрит на своих товарищей по урокам фехтования. Бывает, бродит вместе с ними по Корварене, рассказывая что-то, показывая любимые уголки столицы. И вечерние похождения трех вагантов все чаще бывают общими. Пожалуй, только теперь их отношения становятся похожи на настоящую дружбу.
Непохоже, что до этих дней были у принца Карела друзья… уж очень внове оказывается для него все, что несет простая, без всяких задних мыслей приязнь. И то сказать, сокурсники его никак не походят на людей, с которыми приятно общаться чистому душой человеку…
На компанию, каждый день с шумом идущую в «Пьяного поросенка», Карел смотрит с откровенной брезгливостью. Как-то выцедил сквозь зубы:
– Ворье… падальщики. Тянут последнее из своих вассалов, гребут все, до чего могут безнаказанно дотянуться, – и ради чего? Ужраться до поросячьего визга и пойти по девкам. И плевать, что будет завтра или через год…
Флер войны висит над столицей короля Анри. В упадке пребывает не только Университет… можно даже сказать – не столько.
В оружейных рядах торгуют дрянными ножами. Заезжий купец-ханджар, окруженный любопытствующими, ломит за степной булат совершенно запредельную цену. С обиходным товаром, на первый взгляд, дело обстоит лучше – но мадам Урсула как-то говорит, что такой посуды, как раньше, сейчас не найдешь и днем с огнем.
Хлебный рынок удручает пустотой. Загоны для скота так давно стоят пустыми, что даже запах выветрился.
– Откуда трактирщики берут продукты? – удивляется однажды Серега.
– Кто-то ездит по деревням, – пожимает плечами Карел. – Кто на купцов надеется. А сколько их попросту закрылись, ты знаешь? Люди не живут… они ждут худшего и гадают, какой будет зима. Я помню, что за карнавалы устраивались в Корварене на осеннее равноденствие… Последний был пять лет назад, но уже тогда я понял – что-то случилось в мире, потому что тот карнавал ни в какое сравнение не шел с прежними.
Я перебираю дни осени, отыскивая важное. Я слушаю обрывки разговоров: о Таргале, о гномах, о безнадежно проигранной войне… Да, принц Карел считал войну проигранной. И уж ему-то было не все равно, что станется с Таргалой завтра или через год!
– Этой весной нам надо ждать еще одной войны, – мрачно говорит он. – Нас придут завоевывать, а мы не сможем защищаться! Да и не станем. Тем, кто переживет эту зиму, будет все равно. Двенадцать Земель или Великая Империя… Может, даже Ольв, если наберется наглости. Видит Господь, сил у него хватит… много ли на нас нужно теперь.
Лека слушает хмуро. Ему хочется открыться… Он ценит дружбу Карела и предвидит неприятный разговор, когда тот узнает правду. Тем более, что Карел прав… во всем прав.
4. Карел, наследный принц Таргалы
Утро обещало славный солнечный денек, и вот поди ж ты… Разгоряченные двухчасовым уроком маэстро Джоли, мы высовываемся на улицу – и шарахаемся от проливного дождя и леденящего ветра.
Подходит маэстро, фыркает сердитым котом.
– Адалжить плащи, парни?
– Хорошо бы, – клацая зубами, отвечает Карел.
– Ну так пашли.
Впервые мы входим в комнату маэстро за фехтовальным залом. Я мельком, скрывая невежливое любопытство, оглядываюсь.
Стол, простые деревянные стулья, огромный шкаф, железная печка… оружие – в стойках, по стенам, даже на столе.
– Тепло, – блаженно выдыхает Карел, подходя к печке.
– Любишь пагреться?
– Еще как.
Лека подходит к столу. Говорит:
– Какой жестокий кинжал.
Вслед за ним я осторожно трогаю необычно зазубренный край аспидно-черного клинка.
– Нож кланаваго убийцы, – бурчит маэстро. – В самам деле чуть не стоил мне жизни. Нарочно не убираю далеко – харошее напоминание.
– О чем?!
– Аб астарожности. Я тагда сапляком был… думал, недостойно мастера клинка азираться по сторонам, даже если точна знаешь, что нападут. Между прочим, ка мне вчера мэтр Рене падхадил. Пагаварить.
– Обо мне? – оглядывается от печки Карел. – Чего это принц вместо его уложений искусство боя изучает? Маэстро Джоли, вы не догадались отправить его жаловаться сразу королю?
– Я ему предложил выяснить, кто прав, исхадя из его же уложений, – скалится маэстро. – И даже уступил выбар аружия. Но он саслался на разницу в возрасте и ломоту в костях.
Мы дружно хохочем.
– Так его, – стонет Карел.
В дверь заглядывает кто-то из старшекурсников:
– Маэстро Джоли, мы пришли.
– Сейчас. – Маэстро ныряет в шкаф, вытягивает три плотных плаща с капюшонами. – Ладна, парни, берите и да завтра.
– Спасибо, маэстро! – Карел накидывает плащ и вдруг хмурится. – Да, если вдруг мэтр Рене возникнет еще раз, прошу, скажите мне! Я ему, заразе, так о себе напомню…
Теперь непогода беснуется напрасно.
– Благословенна будь запасливость маэстро, – смеется Лека, подставляя лицо дождю. – И теплый кров «Веселого ваганта», крошка Мари, горячее жаркое… Пожалуй, нам надо поторопиться!
Из «Ваганта» уходим нескоро. Очень уж неохота брести домой сквозь непогоду, очень уж уютно горели здесь свечи, и эль сегодня казался особенно вкусным. Но, может быть, мы зря засиделись.
Дождь все так же хлещет наотмашь, и ветер так же рвет плащи, но теперь к непогоде прибавилась сумрачная мгла слишком быстро наступившего вечера. Нам-то с Лекой хорошо, думаю я, а вот Карелу топать и топать… Мы останавливаемся у дверей дома мадам Урсулы.
– До завтра, – отвернув лицо от ливня, прощается Карел.
– Не хочешь коня взять? – предлагает Лека.
– Дойду, – отмахивается Карел.
Уже через какой-то десяток шагов его плотная фигура растворяется в прошитых дождем сумерках. Лека берется за дверной молоток и говорит:
