Она пару секунд сидела молча, не шевелясь, глядела в сторону, на иконы. А потом велела:
— Бери бумагу, пиши. — И стала диктовать текст заговора, который должен был оборонить меня от зла, причиненного «колдуном Клеопатрой». — Напиши внизу: «аминь, аминь, аминь» двенадцать раз. Вот так. Теперь буду отчитывать. Плохо тебе будет, сердце может ночью схватить или еще чего. Не бойся, это порча сходит, но про осторожность не забывай. А главное, с ней не встречайся. Ей от моей отчитки хуже, чем тебе, придется, и она к тебе полезет, чтоб страдания прекратить, но ты знай: это она опять приворот делает, жизнь твою разрушает. Понял меня, Ванюшка мой золотой? Сопротивляйся, не то пропадешь.
Я оставил бабе Нюре двести долларов, дождался, пока Саня решит свои дела, а потом мы уехали. Я — с искренней надеждой на скорое исцеление. С дороги звонил Тате, чувствуя, что люблю ее по-прежнему и даже больше и что мое нелепое увлечение практически забыто. Обещал скоро вернуться: поживу в гостинице, пока меня отчитывают, — и сразу домой.
Вечером в номер постучали. Дверь открылась. На пороге стояла Лео. Вид у нее был смущенный, но губы уже расползались в улыбке. Защитный скафандр, который я так старательно запаивал изнутри, немедленно развалился на части. Я беспомощно шагнул ей навстречу. И, прижав к сердцу, подумал: «Ради такой порчи не жалко и умереть».
5
Протопопов
Я женат двадцать пять лет и двенадцать из них влюблен в Тату. Не то чтобы безнадежно, просто мне от нее ничего не надо. Я влюбился с первого взгляда, когда Ванюха, тогда еще никакой не директор, а мелкая сошка, привел ее к нам на работу на Новый год. Но прежде я сошел с ума от ее голоса: однажды она позвонила, а мне случилось ответить. С того дня я специально вертелся у телефона, только бы лишний раз ее услышать. Потом, когда мы подружились и стали часто общаться, она как-то сказала, что по голосу может узнать о человеке все. Я удивился, не поверил: что значит «все»? А сейчас думаю, что сам с первого звука, в первую же секунду понял: вот она, моя Принцесса на горошине. Только не дал себе труда это осознать. В голове тогда другое мелькнуло — что Ванька завел любовницу, у жен таких голосов не бывает. Ах, какой голос! Настоящая ловушка, манок! Я же не один такой, сколько раз наблюдал, как мужики, впервые услышав Тату, вздрагивают и цепенеют с изумленным видом, не понимая, что происходит. Правильно, сразу и не поймешь, когда в простом «здравствуйте» или «приятно познакомиться» сокрыт целый роман, причем написанный специально для тебя. А когда к такому голосу прилагается фантастическое обаяние, нежный взгляд и чуть насмешливая улыбка, тут уж, как говорится, пиши пропало. Вот я и пропал.
Странно, но моей семейной жизни это нисколько не мешало. Даже наоборот. Первые пять лет я жене изменял — глупо, вяло, без желания, под влиянием ситуации. Как все кругом. И никаких угрызений совести. Бывало, переместишься к вечеру из одной постели в другую, от просто бабы к любимой жене, — и все то же самое проделываешь с теми же примерно ощущениями. А потом в душе будто щелкнуло: так дальше нельзя, что-то важное разрушается. Семь лет вел себя примерно. Тогда, впрочем, самая работа началась, мы с тремя моими друзьями создали свою фирму. Программу написали такую, что она на Западе стала продаваться, совместное предприятие открыли, денег зарабатывали все больше и больше, квартиры-машины покупали, а я ведь провинциал, мне казалось важным утвердиться в Москве, и я утвердился будь здоров как, — словом, было не до любви и не до измен. Хватало того, что я — один из отцов-основателей крупной конторы. А потом мне встретилась Тата и в жизни появилась новая грань. Знаете, бывает «здоровье», «работа», «семья», «дети», «любовь», «хобби», а тут даже не знаю, как назвать. «Тата» — и все. Первый год я вел себя как сумасшедший: ухаживал, цветы дарил, по ресторанам водил, стихи писал. И специально никакой тайны из этого не делал — разве что от жены, — и Тате с самого начала сказал: мне нужна только дружба. Я и правда на любые условия был готов, лишь бы рядом быть, за руку случайно взять. Поговорить. Без конца что-то рассказывал, рассказывал, остановиться не мог. Но это было так хорошо, что втайне я все же начал мечтать о новой жизни — с ней. Конечно, от жены я вряд ли тогда ушел бы: сын маленький, да и любовь никуда не делась, параллельно существовала, только близости, как с Татой, у меня с женой не получалось. Но в какой-то момент я за себя испугался. Я вообще-то боюсь привязанностей, а тут настоящая наркомания. Стал приучаться обходиться без Таты, дольше, дольше, дольше. И все равно раз в два-три месяца должен был с ней увидеться или хотя бы по телефону поговорить, иначе окружающая действительность тускнела, теряла краски. Я рассказывал ей все — как психотерапевту, идеализированной матери или лучшему другу, наперснику, этакому Огареву, в общем, тому, кого на самом деле у меня нет. И незаметно моя мечта осуществилась: Тата стала моей второй жизнью, в которой я был лучше, умнее и честнее, чем в первой. Однажды я вез ее из парка домой после прогулки и — не помню, по какому поводу — сказал:
— При наших отношениях…
— А какие у нас отношения? — спросила Тата.
Я задумался.
— Пожалуй, семейные, только без детей.
Она промолчала и лишь много позже призналась, что мои слова очень ее удивили: мол, без секса — еще понимаю, но дети при чем?
Кстати, именно благодаря Тате я, достигнув соответствующего возраста, продолжал хранить верность жене и не думал ни о каких молодых девушках, точнее, думал, но очень умозрительно, прекрасно понимая, что если не Тата, остальное неинтересно. Я даже начал гордиться своим нерушимым браком, хотя немножко завидовал тем, кто разводится, и временами огорчался: неужели у меня будет только одна жена? И один ребенок? Но не знаю, я как-то так устроен, что все измеряю и подсчитываю; когда стаж семейной жизни перевалил за двадцать лет, он стал для меня важен сам по себе.
Так продолжалось двенадцать лет. Я привык к своей роли в ее жизни и ее роли в моей, знал, что, не став ее любовником в самом начале, уже никогда им не стану. Мне казалось, что существующее положение вещей, этот наш слегка перевернутый «Гранатовый браслет», — наиболее удачный и единственно возможный вариант. Да и по большому счету, я настолько сросся со своей влюбленностью, что перестал ее замечать.
И вдруг, позвонив поздравить Тату с днем рождения, услышал: «Мы с Ваней расстались». И физически ощутил, как мир переворачивается с ног на голову.
Первое, что я сделал, — попытался отогнать нахлынувшую надежду. Мысленно закрыл руками голову: нет, нет, нет! Все равно невозможно! И вообще, надо ей сочувствовать, а не ликовать как последняя сволочь. Уже через пару секунд мне удалось убедить себя, что я испытываю все самые правильные, благородные чувства. И я предложил:
— Пойдем куда-нибудь сходим. Тебе надо отвлечься.
Мы пошли на выставку, а после — в кафе. Едва увидев ее, я сразу ощутил сострадание, которого не мог найти в себе до того. Мне захотелось немедленно разыскать Ивана и вернуть домой, лишь бы не видеть этих несчастных глаз, этого выжженного лица. Но уже в кафе, когда она выпила вина и чуточку повеселела, я понял: бесполезно бороться. Теперь, когда она свободна, я хочу ее. Всю. Себе.
