В проходе между пассажирскими креслами появился стюард с тележкой, заставленной тетрапаками и бутылками. Это же наш Мимино — «командир»! Фу, слава богу. Значит, за штурвалом все-таки не он.
— Смотри-ка, твой командир экипажа идет! — подмигнул я Лёке Ж.
Она вынула наушники, приподнялась с кресла и узнала своего нового любимчика по силуэту.
— Как трогательно! — умилилась она. — Бросил штурвал, взял тележку с напитками — и все для того, чтобы меня увидеть.
— Боюсь тебя разочаровать… — начал я.
— Вот и не надо разочаровывать, раз боишься, — перебила Лёка Ж.
Тем временем с другой стороны к тележке подошла стюардесса, которая, разливая пассажирам напитки, завела оживленную беседу со стюардом.
— А это еще что такое? — возмутилась Лёка Ж. — Ей что, не объясняли, что на работе болтать неприлично!
— Да ты никак уже ревнуешь? — заметил я.
— Вот еще! — хмыкнула Лёка Ж. — Дай-ка мне твой учебник. Я на нем погадаю…
Получив книгу, Лёка Ж. зажмурилась и загадала:
— Что ждет меня с итальянцем? Страница сто восемь, первая строчка снизу.
Она открыла глаза и нашла нужную страницу.
— «Переведите на итальянский, — прочитала она. — „Нам нравится путешествовать. А вам? — А нам нравится сидеть дома"…» Что за фигня? Какая-то неправильная книга, — недовольно сказала Лёка Ж., вернула мне самоучитель и отвернулась к иллюминатору.
Я раскрыл учебник, намереваясь скоротать дорожку за чтением, и тут заметил, что в кармашке кресла передо мной лежит газета. Я вытащил ее наружу. Газета называлась «Cronaca di Roma» — «Римская хроника». С газетной полосы на меня смотрел выглядывающий в пролом кирпичной стены молодой человек с огромными испуганными глазами, которые казались еще больше и испуганнее под сильными линзами крупных очков в роговой оправе. Из одежды на нем были только трусы. Рядом шла колонка текста. Заголовок над ней сообщал: «Non diventare tonto. Compa casa con Tuttotondo». Порыскав в скудном словарике моего учебника, я перевел: «Не будь дураком. Купи дом в Туттотондо». Наверное, это тоже итальянский юмор. Я положил газету в свою сумку, чтобы как-нибудь на досуге попрактиковаться в настоящем итальянском.
Стюард с тележкой поравнялся с нашим рядом. Лёка Ж. старательно делала вид, что не замечает итальянца. Он обслужил соседей напротив и двинулся дальше.
— Э! Синьор, перфавора! — обиженно крикнула ему Лёка Ж.
Стюард обернулся, увидел Лёку Ж. и улыбнулся.
— Oh, scusi, singorina! Acqua minerale, vino, succo?[1]
Лёка Ж. оторопела.
— Какая еще сука? — выдохнула Лёка Ж.
— Лёка, «сукко» — это «сок» по-итальянски, — тихо объяснил я. — Не забывай, он русского не знает…
— А-а-а… — оттаяла Лёка Ж. — Нет, суку я не хочу. Вино, — ласково сказала она стюарду.
— Vino, — перевел сам себе итальянец и уточнил: — Rosso o bianco?
— Что он говорит? — шепнула мне Лёка Ж.
— Спрашивает: красное или белое, — ответил я.
— А… белое, — выбрала Лёка Ж.
— Пэрфаворэ, вино бьянко пер ля синьорина, — перевел я.
— И красное, — добавила Лёка Ж.
— Э россо, пэрфаворэ, — перевел я.
— И себе возьми оба, — не могла остановиться Лёка Ж. — Я у тебя заберу, когда он уйдет.
— Ми анкэ, пэрфаворэ[2], — вздохнул я.
Стюард немного удивился, но налил четыре стакана вина и поочередно протянул их мне, приговаривая:
— Prego.
— Грациэ милле! — ответил я.
— Ты так хорошо знаешь итальянский! — восхитилась Лёка Ж., когда стюард удалился.
Она приподняла пластиковый стакан.
— Я хочу выпить за… О-ё, — спохватилась она, — зачем я набрала вина? У меня же мартини! Придется тебе выпить вино самому.
— В меня столько не влезет, — воспротивился я.
— Надо, Сева, — настаивала Лёка Ж. — А то перед итальянцем неудобно. Еще подумает, что я вином его брезгую.
Дабы не подмочить в глазах итальянца репутацию Лёки Ж., мне пришлось выпить все четыре стакана.
Потом как-то сам собой образовался обед: сыр, салат с креветками, рис с овощами и красной рыбой, печенье, булочка, фрукты… Лёка Ж. ела за двоих — в буквальном смысле. Видимо, ей очень хотелось понравиться Энрико Карузо. Или стюарду. Или сразу всем, не знаю.
Когда Мимино снова появился, чтобы забрать использованную пластиковую посуду, Лёка Ж., поблагодарив его по-итальянски, ткнула меня локтем.
— Спроси, как его зовут.
— Комэ си кьяма? — спросил я.
— Pasquale, — ответствовал стюард.
— О! — восхитилась Лёка. — А меня зовут Лёка. Переведи ему.
— Си кьяма Лёка, — перевел я и добавил: — Ми кьямо Сева.
После этого Лёка Ж. потребовала, чтобы я выяснил, кто ведет самолет, а то она беспокоится за безопасность полета. Не знаю, каким образом я это перевел, но Мимино меня понял и ответил, что синьорина может не волноваться — за безопасностью полета следит командир экипажа, который находится сейчас в кабине экипажа. Наверное, итальянское вино разрушает языковой барьер.
— Как же так! — поразилась Лёка Ж. — Вы же здесь!
— Комэ? Лэй э куи! — перевел я на автомате и заснул.
После терпкого итальянского вина и сытного итальянского обеда грех было не уснуть. Последнее, что я успел увидеть перед тем, как впасть в забытье, — вытянувшееся лицо стюарда.
Проснулся я оттого, что в ушах у меня звонко заголосил Робертино Лоретти:
O sole, o sole mio
Sta'nfronte a te!..
Я открыл глаза. На моей голове торчали наушники. Лёка Ж. лукаво улыбалась и тыкала пальцем в иллюминатор. Внизу, под нами, проплывали буколические средиземные ландшафты — рощицы округлых дерев посреди зеленых лугов и желтоватых полей.
— Мы в Италии! — радостно сообщила Лёка Ж., освободив от наушников. — Мы на родине Адриано Челентано, Тото Кутуньо и Дольче с Габбаной!
— Во-первых, Италия это еще и родина Пуччини, Феллини, Пазолини, Росселини… — заметил я.
— Они что, родственники? — перебила меня Лёка Ж.
— Однофамильцы… Во-вторых, я бы сказал: мы над Италией. А в-третьих — и что тут особенного?
— Какой ты зануда! — Лёка Ж. бросила на меня взгляд, полный сожаления, и потребовала: — Посмотри, какая красота.
