В каждом движении, в каждом повороте тела нападавшего сквозила странная, безжалостная пластика. Он ТЕК, словно был сделан из воды, непонятным образом удерживающей человеческую форму и не утратившей своих свойств. Воплощенная смерть надвигалась на Олега — существо, не осознававшее своей гибельности, потому что гибельность эта стала неотъемлемой частью натуры. Широкий клинок казался продолжением руки… и одновременно, как это ни дико звучит, нападающий САМ БЫЛ ЧАСТЬЮ КЛИНКА. Олег не мог вонять, кто главный в этом союзе. Движения оружия и неотрывный взгляд серых глаз гипнотизировали и подавляли волю. Олегу стоило больших усилий сбросить липкую паутину оцепенения — и атаковать первым.
Противник скользнул назад и вбок. Из его левого кулака вырос широкий прямой клинок — короче первого. Разворачиваясь в почти балетном повороте, он отвесно и рассчитанно ударил оружием в правой — и выбросил вперед ногу, впечатывая ее в голень Олега. Если бы не камас — Олег был бы зарублен сразу. А так — падая, он успел отразить удар клинка и, откатившись, вскочил, заставив себя превозмочь боль.
Удар сыпался за ударом. Казалось, что бой для этого молчаливого существа — не ЦЕЛЬ, а СПОСОБ существования. Олегу удавалось защищаться, он поминал добрым словом Йерикку, но понимал, что устанет раньше. В какой-то момент просто запоздает поднять меч — и не отобьет удар.
Они сражались лицо в лицо, топча и приминая вереск, скользя на камнях. Судьей был дождь. Олег слышал профессионально-экономичное дыхание врага и это, как ни странно, нервного успокаивало: враг был живым, из плоти и крови.
Широкий клинок вскользь полоснул по левому плечу — толстый плащ распался, как переспевший арбуз под ножом. Заточка у оружия была превосходная!
"Отскочить и выстрелить, — подумал Олег. — А если его приятели совсем близко? Если он меня убьет — нашим конец, я и так успел чудом, он наверное услышал мои шаги издалека и затаился… Что же делать?!"
И тут он понял — что. Единственно возможное "что".
На этот раз он сам прыгнул под удар — то, за что в земном фехтовании предупреждают "обоюдная атака!" Камасом в левой взял вторую защиту против
широкого клинка врага, с силой отведя его в сторону и заблокировав, а сам одновременно чуть развернул корпус назад и поймал удар короткого ножа в левой врага, зажав его руку под мышкой.
Меч Олега был направлен от бедра, концом вверх. Скругленным здешним концом, хотя и непригодным для уколов, но отточенным до бритвенной остроты. Бросившись вперед нападающий сам наделся на клинок — до медного огнива. В руку отдало до плеча, ее повело назад… Олег удержал ее у бока.
Близко-близко Олег увидел спокойные глаза — ни боли, ни вообще какого-то выражения. И поспешно отскочил, замахиваясь изогнутым клинком камаса.
Но никакой нужды в этом не было.
Нападающий стоял так, как оставил его Слег — левая рука вытянута вперед, правая отведена в сторону, ноги расставлены. Но все было кончено. Вогнанный до упора меч торчал слева между ребер, комбинезон промокал от крови. Потом вздрогнула и пятном потемнела маска, а через секунду с нижнего ее края медленно закапали струйки. Стоящий то ли булькнул, то ли кашлянул, то ли вздохнул… и начал падать, не выпуская своего оружия — на бок, показывая вышедшее сзади окровавленное лезвие. Оно и помешало убитому опрокинуться на спину — он застыл в неудобной, полувисячей какой-то позе, из-за чего казался живым, силящимся встать.
Запаленно дыша, Олег опустил камас в ножны и несколько секунд стоял, жадно втягивая сырой воздух. Дождь хлестал по лицу. Надо было забрать меч, и Олег, внутренне сжимаясь, шагнул вперед.
Он нагнулся, но не успел даже дотронуться до рукояти. Ему послышалось, что убитый что-то сказал.
Волосы встали дыбом на голове у отпрянувшего Олега. Он в ужасе смотрел, как правая рука лежащего заскребла сырой вереск, потом — поднялась, пошарила, стянула капюшон вместе с маской, пропитавшейся кровью. Олег увидел узкое, загорелое лицо парнишки немного постарше самого себя. Серые глаза смотрели прямо в лицо Олегу. Окровавленные губы шевельнулись:
— Так много людей… на самом деле вы — последние… — услышал Олег. — Спаси… бо… Вот… и… все… — он оскалился и вытянулся. Голова свесилась до земли на плечо. Желтые, яркие волосы — таких Олег никогда, не видел — резко потемнели, по ним стекал дождь. Кровь изо рта, остановилась.
Олег несколько раз облизнул губы, не сводя глаз с мертвого лица. Потом решительно нагнулся и, взявшись, за рукоять меча, потянул. Клинок освободился неожиданно легко, а мертвец окончательно упал на спину — мягко, неслышно. Кровь на его лице начал быстро размывать дождь. Две прозрачные лужицы почти сразу скопились во впадинах глаз.
Олег отвернулся.
* * *
— Это хобайн, — Йерикка поднялся с колена и внимательно осмотрелся. — Засада впереди ждет его сигнала… Тебе повезло. Вольг. Очень повезло.
— Я это уже понял, — угрюмо ответил Олег. И посмотрел в ту сторону, где ребята молча стояли над телом убитого Тверда, для которого первый день войны оказался последним. Вспомнилось, как он говорил, улыбаясь — совсем не давно: "Помирать… коли оченно возжелается…" — Вот и все, — вырвалось у Олега.
— Что? — Йерикка снял головную повязку, выкрутил ее, опять натянул, прижав ею свои рыжие волосы, чтоб не лезли в глаза. Посмотрел вверх и задумчиво сказал: — Кто-то забыл надеть штаны…
— Хобайн — это их славянин-воспитанник? — вспомнил Олег.
— Можно и так сказать, — согласился Йерикка. — На стороне противника их сейчас
против нас полный фоорд. Порядка пяти тысяч.
— И все… ну, такого возраста? — мотнул головой Олег. Йерикка удивился:
— Нет, почему? Взрослые, конечно… Таких они используют на спецоперациях. В том числе — для снятия часовых… Гоймир!
Воевода-князь подошел, положив руки на висящий поперек груди ППШ.
— Засада впереди, — предупредил Йерикка. Гоймир поморщился:
— Сам дошел… Тверда схороним и через горы по тропам полезем, перевалом не
пойдем. Пусть одно той порой нас вытропят.
— Где хоронить будем? — спросил Олег. — Тут же нет места…
Он не ожидал ответа от Гоймира, но тот ответил — правда, глядя в сторону:
— Под камень положим, где он смерть принял. Доброе место…
…Ветер не утихал. Тут, на высоте, он вылизал камни и лед до зеркального блеска, отполировал их и сносил снег, не давая ему задерживаться, лечь, швыряя снизу в лица. идущим людям — словно мало было того, который летел сверху с тем же ветром! Зато между камней и на тропе слой снега доходил до колен, и Олег, выдергивая ноги из этого белого болота, ощущал, как все больше и больше охватывают его беспомощная злость, и отчаянье. "Пропали! Не выбраться!" — билось в висках. Он смахивал рукавом капли талой воды с лица — капли мешались со слезами. Олег плакал не от страха или жалости к себе — угнетало до слез чувство беспомощности. "А где-то внизу… тепло… солнце," — вяло подумал он и почувствовал, что его поднимают. Он не понял, кто поставил его на ноги — капюшон плаща мешал разглядеть лицо горца.
