Тильда озадаченно глядит на меня:
— Почему?
Я выкладываю на церковную скамью мужское платье, свернутое в узелок, и принимаю у нее из рук дремлющую Одетту. Одежда принадлежала убиенным слугам, но этого я Тильде не говорю.
— Здесь ты даже до утра не доживешь, — ровным голосом сообщаю я ей. — Ты узнала кое-какие планы д'Альбрэ, а это все равно что приговор. Вот, держи. Надо вам обеим выбираться отсюда, и как можно быстрей.
Ее лицо смягчается, губы дрожат — как бы не разрыдалась.
— Давай поживее! — шиплю я. — Может, до исхода ночи ты еще проклянешь меня!
Она выскальзывает из платья и натягивает принесенную мною одежду. Когда с этим покончено, мы будим Одетту и уговариваем ее примерить непривычный наряд. Все, что удалось добыть, безобразно велико ей, но, как только я вытаскиваю нож — подрезать слишком длинные штаны, — сестры в ужасе отшатываются.
— Дуры! — рычу на них. — Не затем я жизнью рисковала, чтобы сейчас вас зарезать! А ну-ка, стой смирно!
Перепуганная Одетта замирает, и я кромсаю штаны, чтобы она в них хотя бы не спотыкалась.
— А теперь вообще не шевелись, — предупреждаю я.
И прежде чем кто-нибудь успевает возразить, я подношу лезвие к ее густым кудрям — и отхватываю их под корень.
— Мои волосы! — вскрикивает Одетта и принимается ощупывать голову.
— Не глупи, — ворчу я. — Волосы отрастут, а сегодня от них тебе может быть только беда. Нужно, чтобы люди принимали тебя за мальчишку. Вот скажи, кто из пажей тебе больше всего нравится?
Она морщит носик:
— Никто…
Умница, думаю я. Вслух же спрашиваю:
— Ну а кто тебя больше всех раздражает?
— Пату, — без раздумий отвечает Одетта.
— Вот и отлично. Представь, что ты Пату. Делай те же гадости, что и он, ходи, как он, сплевывай, как он… Вот что ты сегодня ночью должна вытворять!
Она опасливо поглядывает на меня. Я наклоняюсь поближе.
— Это такая игра, — говорю я ей. — Ты должна обдурить весь дворец. Всем доказать, что девочка гораздо умнее мальчишки. Сможешь?
Она оглядывается на Тильду. Та кивает. Одетта снова поворачивается ко мне, и я с облегчением вижу, что на ее лице уже нет прежнего страха.
— Смогу, — шепчет она, но так робко и тихо, что никто не посчитает этот голос мальчишеским.
Я поворачиваюсь к Тильде:
— Постарайся, чтобы она поменьше рот открывала, а то ее голос выдаст. — И поднимаю нож. — Давай я и тебя обстригу.
Служаночка не отшатывается, наоборот, — подходит поближе, чтобы облегчить мне работу.
— Я никогда не смогу отблагодарить тебя, госпожа, — шепчет она.
— Ты на свободу выберись, — бормочу я, отхватывая ее локоны. — Вот и все, чего я хочу.
Еще через час они благополучно устраиваются на телеге ночного золотаря. Одетта, правда, сперва пытается возражать.
— Тут воняет! — жалуется она, зажимая пальцами нос.
Я коварно взглядываю на Тильду:
— Я предупреждала, что ты мне спасибо не скажешь, но это единственная повозка, которая отбывает после заката и может доставить вас в город, не вызывая лишних вопросов.
— Все хорошо, — доносится голос Тильды сквозь шарф, который она натянула на лицо, спасаясь от запаха.
Мгновение мы смотрим друг на друга, и меня согревает благодарность в ее взгляде. Даже начинает казаться, будто во мне на самом деле осталась крупица чего-то хорошего. Я дотягиваюсь до ее руки и крепко сжимаю.
— Будь сильной, — говорю я. — Как доберешься до города, сразу отправляйся в монастырь Святой Бригантии. Скажешь там… скажешь, что аббатиса Святого Мортейна попросила дать вам убежище.
При этих словах Тильда делает большие глаза, но ничего не успевает сказать, потому что нас прерывает золотарь:
— Ну что, всю ночь будете болтать или делом заниматься позволите?
— Тихо ты, тебе ведь заплачено, — напоминаю я ему.
Он сплевывает на сторону:
— Как же, пригодятся мне ваши деньги, если отсюда выбраться не удастся.
В этом он прав.
Телега трогается, и, глядя ей вслед, я чувствую почти невыносимое желание броситься вдогонку. Наружу с конюшенного двора, мимо сторожевой башни — на улицы города, где я смогу затеряться среди людских толп… Я делаю шаг. И еще шаг. Потом останавливаюсь. Если уйду с ними, д'Альбрэ всех своих людей разошлет на мои поиски. Шансы на спасение Тильды с Одеттой гораздо выше без меня.
А кроме того, я прислана сюда не просто так. Мне необходимо кое-что сделать. И, как тот рыцарь, что до последнего сдерживал в поле воинство д'Альбрэ, я никуда не уйду, пока не исполню свой долг.
Только я успела забраться в постель, как в мою дверь кто-то поскребся. Сперва совсем тихо, как листья на ветру или ветки по каменным стенам. Я замираю в кровати и напряженно прислушиваюсь. Ага, вот снова, но на сей раз отчетливее. Сердце глухо бухает в груди. Я отрываю голову от подушки.
Царап-царап. Пауза. Царап-царап-царап…
Это Юлиан. И он использует тайный код, который мы с ним придумали еще детьми. С тех пор прошла целая жизнь, да что там, множество жизней. И теперь у него на уме отнюдь не детские игры. Я глубже зарываюсь в перину и натягиваю на уши одеяло. Потом раздается приглушенный стук — это он приподнимает щеколду… Я лежу очень тихо и стараюсь дышать очень ровно. Я молюсь, чтобы он прикрыл дверь и ушел. Какое облегчение, когда так и происходит!
Но даже после этого царапанье проникает в мои сны и превращает их в кошмары.
ГЛАВА 4
Утром меня будят две мои фрейлины. Жаметта де Люр врывается в комнату первой, едва придержав дверь для Тефани Блэйн, которая не без труда несет большой поднос.
— Вы уже слышали? — спрашивает Жаметта.
Глупая и тщеславная девица обожает важничать и разыгрывать неискренние трагедии. Когда я лишилась благоволения д'Альбрэ, это стало прямо-таки главным счастьем ее жизни.
— И вам обеим доброго утречка, — ворчу я, растягивая слова.
Тем самым более-менее осаживаю ее. Слегка покраснев, она приседает в небрежном реверансе:
— Доброе утро, госпожа.
Я спрашиваю:
— Так что там за новости, из-за которых вы чуть не визжите?
Она колеблется: то ли отрицать, что чуть не визжала, то ли закатить очередное драматическое представление. Театральность побеждает.
— Вчера удалось обнаружить целый рассадник предателей и бунтовщиков! Если бы не стремительные действия наших людей, нас, того и гляди, перерезали бы прямо в постелях!
