— Нет, мне пришлось объяснить, что я — личный доктор господина Майкла Парка.
— И тебе поверили?
— Я говорил с медсестрой. Думаю, она не в курсе заведенного в больницах порядка. А может, мой акцент чем-то помог.
— Гм-м… Подожди, а как ты узнал фамилию американца?
— Из документов, которые нашел в чемодане, — ответил я. — А кроме того, прочитал в газете.
— Ты уже читаешь на голландском?
— Об этом происшествии написали в «Интернешнл геральд трибьюн».
— Ого. Ты думаешь, он — какая-то шишка?
— Не знаю. Возможно. Может, в тот день с новостями было туго, и загадочная история об избиении янки в голландском борделе привлекла внимание редактора.
— Они назвали его дом борделем?
— Да, хотя я бы сказал, что это паршивенькая однокомнатная квартира в достаточно колоритном районе.
— Но доминирующий цвет там — красный.
— Если на то пошло, — я смотрел на дерево за окном, — я обратил внимание, что многие бордели отдают предпочтение белым флуоресцентным лампам. Хотя в почете и ярко-синий цвет.
— Ты проводил специальное исследование?
— Сама говоришь, у меня способность все описывать.
— Ясно. — Я буквально увидел, как она улыбается. — Но вернемся к этим обезьянам. Они еще у тебя?
— Те две, что я украл, — да. Я поискал третью в чемодане американца, но ее там не было.
— Ты думаешь, ее забрали мужчины, которые его избили?
— Логичное предположение.
— А потом они разошлись по домам и обнаружили пропажу принадлежащих им статуэток?
— Полагаю, что да.
Она помолчала, а спросила то, что действительно хотела спросить, хотя в голосе на это не было ни малейшего намека.
— Чарли, как ты думаешь, сколько могут стоить эти статуэтки?
— Понятия не имею. Если бы я увидел их где-нибудь, то счел бы, что ценность у них нулевая.
— Но это не так.
— Получается, что нет. Я хочу сказать: никто не будет так избивать парня из-за пустяка.
— К тому же ты говорил, что его пытали.
— Разве я это говорил?.. А-а, ты про сломанные пальцы. Но я точно не знаю, зачем они это делали.
— Обычно люди применяют пытки, если хотят получить информацию. Если, конечно, они не садисты, но у нас не тот случай — в конце концов они ограничились одной рукой. Что из этого следует? Или американец удовлетворил их любопытство, или они поняли, что он ничего им не скажет.
— Или им помешали. Или их стошнило. Причин можно привести тысячу. Истинную мы никогда не узнаем.
— Да, — голос Виктории поскучнел. — Но, допустим, если он сказал им все, что они хотели знать, мог он назвать твое имя?
— Возможно.
— Или больше, чем возможно?
— Честно? Я так не думаю. Я хочу сказать, у них не было основания задавать вопросы обо мне. Насколько я понимаю, их интересовала третья статуэтка. Они не знали, что американец заказал мне кражу их статуэток в тот же вечер. Как только он сказал им, где третья статуэтка, необходимость задавать какие-либо вопросы отпала.
— Наверное, ты прав.
— Не говоря уж о том, что они не стали меня искать.
— Это так. Но, Чарли… этот мужчина с ножом, который ворвался в квартиру после тебя… как он вписывается в общую картину?
— Твоя догадка ничуть не лучше моей. Моя версия следующая. Поначалу я американцу отказал, так? Он надеялся, что я все равно украду статуэтки, и в этом не ошибся, но точно этого знать не мог. Допустим, на следующий день он занервничал и нанял кого-то еще, того, кто подвернулся под руку, не обладающего, как он сказал, «моим талантом».
— Он и не обладал. Потому что кувалдой пробил дыру в двери, а потом разнес всю квартиру.
— Кувалдой или чем-то еще, но ты меня поняла. При этом он искал то же, что и я, потому что поиски начал с подушки.
— И он знал, что уходить нужно в десять часов.
— Именно.
Виктория помолчала, я услышал что-то вроде «гм-м-м»: она оценивала мою версию. Я же почесывал мочку уха, ожидая продолжения.
— Но в таком случае американец сильно рисковал. А если бы вы двое столкнулись нос к носу?
— Мы и столкнулись! Но, полагаю, он хотел знать наверняка, что статуэтки кто-то да украдет. И правильно хотел, учитывая, что с ним случилось.
— Все так. Знаешь, что тебе следовало сделать? Вернуться к кафе и выяснить, не ждет ли американца кто-то еще.
— Да, только мысль эта пришла ко мне только на следующий день. Но я не уверен, что поступил бы именно так. А если бы полиция отвезла Марике к кафе? Вполне вероятно, что оно принадлежит ей или по крайней мере она живет там на втором этаже. И, допустим, она увидела бы меня и ткнула пальцем. Конечно, маловероятно, но все могло быть.
Виктория не ответила. Должно быть, думала о чем-то, анализировала свои идеи. Я ждал, когда ее мысли оформятся в слова, но, когда она заговорила, в голосе слышалась неуверенность, словно в голову ей пришло что-то ужасное, но она не хочет волновать меня понапрасну.
— Чарли, а если эти люди избили американца уже после того, как он рассказал им все, что их интересовало? Что, если он все-таки назвал им твое имя, а они просто заметали следы?
— Ты вгоняешь меня в депрессию.
— Ты не думаешь, что тебе пора менять место жительства? Я хочу сказать, книгу ты написал, а эти люди, судя по тому, что ты рассказал, опасны.
— Не так уж они и опасны… А книга не закончена, и я еще не готов к расставанию с Амстердамом. Мне тут нравится.
— Да, конечно. Плюс еще и эта девушка.
— Не понял?
— Блондинка, Чарли. Ты думаешь, я не заметила, как долго ты ее описывал.
— Марике? Да, она симпатичная. Но я надеялся, что не выдал своих чувств.
— Да перестань, еще одна дева в беде! Ты это обожаешь.
— Не без этого. Послушай, Вик, если хочешь знать правду, я подумал, что американец мог назвать этим людям ее имя. Но в принципе это не мое дело. У меня такое ощущение, что она знала, куда впутывается.
— Но кроме девушки есть что-то еще, так?
— Для начала, двадцать тысяч евро. В конце концов, я выполнил работу, на которую меня наняли. Допустим, американец не выкарабкается, и я не смогу получить эти деньги. Но две обезьяны уже у меня. Может, я смогу добыть третью и…
— Чарли…
— Я буду осторожен.
— Но зачем так рисковать? У тебя уже есть шесть тысяч евро и, скорее всего, за книгу мне удастся выручить более крупную сумму.
