Если же мне понадобится покинуть город, я могу добраться от стоянки моего «ситроена» до городской черты менее чем за три минуты, даже в час пик, даже в разгар туристического сезона. За семь минут я могу успеть оплатить проезд по платной дороге (смяв для надежности чек в пепельнице) и выбраться на автостраду. Через пятнадцать минут я уже буду высоко в горах.
Давайте я расскажу вам, какой вид открывается с лоджии. Синьора Праска совершенно справедливо журит меня за то, что я никому не показываю эту красоту, так что давайте я поделюсь ею хоть с вами. Плохо конечно, что вы не можете побывать тут лично. Но тут уж ничего не попишешь, я ведь вас не знаю. Да и вы должны понимать, что, возможно, я вообще вам вру. Не переиначиваю истину. Истина — это понятие абсолютное. Я ее просто слегка подправляю.
С лоджии открывается, поверх крыш, вид на долину и на горы с юго-юго-запада до востока-северо-востока. Кроме того, поверх крыш города мне видны собор и длинная полоса деревьев, которыми обсажена Виале Ницца.
Крыши выложены черепицей, трубы приземисты, на них нахлобучены черепичные колпаки — похожие на те же крыши в миниатюре. Единственная уступка современности — телевизионные антенны на алюминиевых шестах. Убери их — и вид станет в точности таким, какой нарисован на закраине купола. Крыши ступенчато спускаются вниз, а холмы простираются до утесов, которые смотрят на реку и на железнодорожную ветку.
Дальше лежит долина, раскинувшаяся примерно на тридцать километров. Она по обеим сторонам окаймлена горами высотой около полутора тысяч метров; между долиной и основными пиками, которые, несмотря на высоту и каменистость, не выглядят пугающими и кажутся скорее часовыми, чем надсмотрщиками, лежат пологие всхолмья. Зимой на высоте больше ста метров над долиной лежит снег. Вдалеке, в глубине долины, вздымаются другие холмы. Как и горы, они состоят из камня и лесистых участков, склоны их не очень круты, и снег там не задерживается надолго. За долиной лежат деревни. На холмах есть ровные участки, на них тоже живут. Живут сельским хозяйством, жизнью тяжелой, но безмятежной.
В городе есть промышленность, высокотехнологичная и не вызывающая загрязнения, — электронная, фармацевтическая; есть работа и в сфере услуг. Рабочая сила обитает в безымянных северных пригородах: ряды безликих домишек в окружении пиний, покалеченных работавшими здесь бульдозерами, или блочные малоэтажные кондоминиумы. Это — жилища людей, которые не имеют ни малейшего желания оставлять свой след в истории.
По счастью, мне не видны эти выкидыши творения Господня — как называет их падре Бенедетто — безликие и упадочные постройки, претенциозные обиталища borghesia Italiana[22]. Мне в мой карманный бинокль «Яшика» видны пять тысячелетий истории, выставленные напоказ, будто шпалера на соборной стене, будто расстеленный над миром покров на алтаре, где почитают бога времени.
На одной из вершин, каменной петушиной шпорой торчащей над линией горной цепи, стоит замок. Он давно пришел в упадок, сохранилась лишь крепостная стена, а внутри ее — три гектара полуразрушенных стойл и сараев, амбаров и рыцарских покоев. В замок есть лишь один вход, который защищен мощной железной решеткой, обмотанной тремя цепями из сплава титана и стали, цепи замкнуты крепкими замками. Видно, что кто-то пытался — безуспешно — цепи подпилить: на земле валяется несколько полотен от ножовки, попорченных от неумелости или избыточного рвения. Какой-то человек поумнее пытался увеличить зазор между прутьями с помощью гидравлического домкрата. Ему это удалось, но только отчасти.
Похоже, что для всех, кроме меня, замок остается столь же неприступным, как и во дни Крестовых походов. Я нашел лазейку — голова у меня устроена так же, как и у древних строителей, они тоже были привычны к извивам интриг, к многообразным потребностям, к тому, что всегда должен быть тайный лаз, веревка, припрятанная у окна, лестница, замаскированная в стене.
Неподалеку от замка расположены руины монастыря, Конвенто ди Валлиндженьо. Жутковатое место. Монастырские стены, как и стены замка, выдержали натиск времени. Более того, внутренние постройки находятся в куда лучшем состоянии. Не все кровли провалились. Говорят, здесь правят бал духи. Местные ведьмы — а их в этой части Италии до сих пор предостаточно — шарят по могилам монахов. В 1942 году верхушка местного гестапо проводила здесь свои шабаши. Говорят, здесь похоронен один из старших офицеров гестапо. Ведьмы добросовестно разыскивают это ценное захоронение, но пока не преуспели.
В окрестностях этих руин расположены небольшие деревеньки — Сан-Доменико, Леттоманопелло, Сан-Мартино, Кастильоне, Капо д'Аква, Фосса. Крошечные поселения, наполовину опустевшие — жители выбыли в Австралию, Америку, Венесуэлу, спасаясь от чумы, засухи, безработицы, от нищеты и беспросветности сельской жизни в двадцатые и тридцатые годы.
Я хорошо знаю эти места. Как и другие, лежащие дальше, за горными перевалами, куда ведут тропы, по которым могут пробраться только серны, или пастухи, или дикие вепри, или храбрые до идиотизма лыжники после первого сильного снегопада.
Эта долина — часть истории. Горы — часть истории. С лоджии не видно — мешают тополя, высаженные в парке Сопротивления 8 сентября, — но в семнадцати километрах отсюда есть мост через реку, скрытый подлеском, ежевичником и ломоносом. По нему не ездят уже лет пятьдесят. Новый мост, часть шоссе, находится двадцатью метрами ниже по течению.
Продравшись сквозь заросли, я ступал на его каменную арку. Я знаю — я читал книги по краеведению, — что по этому мосту проезжали Оттон и Конрад IV, Карл I Анжуйский, два английских короля — Генрих III и Эдуард I, не говоря уже о многочисленных папах — дипломатичный Иннокентий III, хитрый крестоносец Григорий X, коварный Бонифаций VIII и легковерный чудотворец Целестин V. Все они были творцами истории, творцами судеб, людьми, оставившими свой след во времени.
Поскольку я романтик — хоть и не поэт, но творец, прошу этого не забывать, — я представляю себе, как топочут, оскальзываясь, копыта по каменной вымостке, как развеваются вымпелы на кончиках копий, как позвякивает уздечка и побрякивают доспехи, как шуршат кольчуги и поскрипывает кожа. Я вижу, как в водах реки отражается сталь копий, многоцветие шелков и знамен.
История: замок и монастырь, деревни, мост, дороги, церкви, поля. Мне нравится незамысловатая история обыденных вещей.
Сегодня в горах настоящее пекло. Я уже двадцать минут карабкаюсь по каменистой тропе. На склоне смотреть особенно не на что: шалфей, чабрец, низкий кустарник, чертополох, чьи стебли облеплены улитками в бело-коричневую полоску — раковины запечатаны высохшей слизью, чтобы защитить от палящего солнца, они кажутся жемчужинами, сгустками смолы, выступившей на стеблях и спекшейся в полуденном жару.
Крупные камни шатки и ослепительно-белы, как зубы после отбеливания, ступать приходится осторожно. Не будь здесь столько булыжников, я бы поехал на машине, но я не могу рисковать пробитым картером или покореженной осью. Я должен сохранять способность к передвижению.
