— Хлеб наш насущный…
В глубине своих душ оба террориста должны сознавать, что через несколько секунд их ждет верная смерть, так же, как и нас с Рико. Они должны понимать, что им не придется погреться в лучах славы за убийство Кокаинового кардинала, потому что они тоже будут мертвы.
— …дай нам на сей день…
Нервы водителей сдадут. Рука стрелка дрогнет. Страх подточит их мужество, приведшее террористов в этот час в это смертельное место, — страх, четыре века взращиваемый в Латинской Америке и говорящий им, что, убив кардинала, они отправятся прямиком в ад. Навечно.
— …и прости нам долги наши…
Со стороны пикапа раздалась очередь. Но это было нервное, пристрелка. Лучшие стрелки не раздумывают. Этот испугался. Итак, пятьдесят метров.
Все почти закончилось. Finis. Поворачивай, поворачивай. Нет. Рука приросла к рулю. Не могу повернуть.
— …как и мы прощаем…
Из пикапа снова раздалась очередь. Длинная, но прошла высоко. Я почувствовал, что свет фар сзади ослаб, и краем глаза заметил, как мусоровоз съехал с дороги влево и через засеянную травой центральную разделительную полосу миновал стадион.
— …должникам нашим…
Теперь все на нервах. Никакой стрельбы. Macho.[17]Орудие на крыше больше наводить не будут. Они слишком близко. Я вытащил пистолет и с левой руки принялся палить прямо через лобовое стекло. Скорее что-бы напугать, чем попасть, и высвободить сдерживаемый гнев и страх. Я был устал, слаб и побежден. Мы оба уже были покойниками.
— …и не введи нас во искушение…
Покойник с приросшей к рулю правой рукой.
— …но избавь нас от лукавого…
Сворачивая, пикап опоздал на мгновение. Он задел седан сбоку, сбросив на землю не успевшего сгруппироваться стрелка.
Я ощутил ужасное жжение. Осколок металла глубоко вонзился мне в лицо. Кровь. Я почти ничего не вижу.
Пикап подбросило, и он со скрежетом съехал обратно на дорогу. Машина завертелась словно сумасшедший волчок, еще и еще, и остановить ее было невозможно. Меня резко дергало из-за пристегнутого ремня безопасности, но Рико свой отстегнул. Его отбросило на дверь со стороны пассажирского сиденья, после чего он со стоном упал на сиденье и потерял сознание.
— Остановись, остановись, — молился я про себя.
Машина остановилась. Она врезалась в молодую поросль мангровых деревьев у берега и вылетела на мелководье.
Не знаю, сколько я пролежал, задыхаясь, среди гула искореженного металла и рева вырывавшегося пара, но в чувство меня привела вода.
Меня трясло. Даже зимой морская вода в Майами не очень холодная, но та черная вода, что плескалась у лодыжек, вызывала дрожь. Мне потребовалась минута, чтобы понять, где я нахожусь, но руки помнили все. Я оторвал ноющие пальцы от руля, плечом открыл дверь и, шатаясь, выбрался из машины. В левой руке я продолжал держать пистолет, хотя он нам так и не пригодился. Я запихнул его за пояс и прислонился к машине.
В кровавом мареве я смог разглядеть лежавший на боку пикап — темный и беззвучный. Тело стрелка лежало на песке; водитель, вероятно, оставался внутри. Казалось, что опасности нет. В отдалении я разглядел то, что принял за мусоровоз. Он направлялся обратно в Майами? Возможно. А потом я просто ждал, не то чтобы расслабился, а просто в течение нескольких минут наслаждался невероятной роскошью ничегонеделания. Помощь была уже в пути, я уверен. Она придет не из Майами, а со стороны Ки-Бискейна, там дорога открыта; дамбу патрулируют машины из округа Дейд, да и на острове есть собственный небольшой полицейский отряд. Кто-нибудь да появится. Лучше бы поскорее. У меня кружилась голова, и мне нужен был врач. Не исключено, что и Рико не помешает посещение ближайшего пункта неотложной помощи. Он разбил голову о дверь… У него был ужасный…
Рико!
Дверь была открыта, Рико лежал в черной воде на боку в нескольких метрах от машины. Он был неподвижен, как мертвец.
— Рико!
Превозмогая боль, я медленно двинулся к задней части машины и, обогнув ее, бросился к Рико, упал на колени и попытался его усадить. Казалось, он весит тонну.
Дышит, нет… да, дышит, торопливое поверхностное дыхание, как у ребенка. Слабое, прерывистое. Ему нужна помощь, реанимация, врачи. А рядом был только я.
— Господи, пожалуйста!
Я подполз к Рико со спины. Мне нужно было что-нибудь делать, даже если это неправильно.
Я обхватил Рико и изо всех сил сжал его грудную клетку. Никаких перемен. Я надавил снова. Проклятье, еще одна попытка, проклятье… Пересиливая боль, я перевернул Рико и начал делать искусственное дыхание рот в рот. Плохое положение и плохой ритм, но что еще мне оставалось?
Прошла вечность, прежде чем изо рта Рико потекла вода, жизнь, казалось, снова наполнила его мускулы, и он закашлялся.
— С тобой все в порядке, hermano. Дыши глубже. Дыши глубже, дружище. С нами все в порядке.
Для меня эти простые слова были большим утешением, чем любые молитвы.
Какое-то время мы оставались в этом положении, представляя собой неподвижную живую картину под лунным светом: я — в воде на коленях, со священником на руках; по крайней мере, Рико был если не в сознании, то жив.
Я смотрел на огни фар и отвратительное облако дыма, все еще висевшее над местом трагедии. Две полицейские машины промчались мимо со стороны Ки-Бискейн, но они неслись к месту бойни. Я сидел с Рико на руках и думал о Слейде и Бенесе. Я думал о Лизе, Нэнси и Саре. И еще — о миллионе долларов, которые лежали в шести метрах от меня.
На пляж выехала машина, и свет фар залил все вокруг. Я вздохнул с облегчением.
— Помогите.
Проворная фигура выпрыгнула из машины и побежала к краю воды.
— Я не знаю, серьезно ли он ранен; пожалуйста, помогите мне вытащить его из воды, и мы вызовем «скорую».
Человек на пляже остановился и принялся вглядываться в темноту, наклонившись вперед, словно страдал близорукостью.
— Это священник, тот, которого называют Кокаиновым кардиналом, да?
Это был жилистый латиноамериканец, приблизительно тридцати лет, с длинными волосами. По-английски он говорил с сильным акцентом. Он не сдвинулся с места. Недоверчивая деревенщина, недавно приехавшая в город. По крайней мере, я так думал.
— Да, да. Правильно. Произошел несчастный случай. Кардинал ранен. Пожалуйста, помогите. Не бойтесь, это не опасно.
— Hijo de la gran puta,[18]— разразился ругательством латиноамериканец. — Я помогу этому cabron[19]священнику и тебе тоже. Каждому — по пуле.
