Через пятнадцать или двадцать минут скачек на моем органе, во время которых Патси стенала, завывала и колошматила меня острыми шишками сосков, выпирающими из грудей, она издала что-то вроде глухого стона и отвалилась. Я тоже отшатнулся, ожидая удара и недоумевая, что я сделал не так.
Но нет: это просто был английский способ достижения клиторального оргазма (?) — гинекологи да простят меня, если я употребил какой-то неправильный термин для обозначения этого дела. Я впервые наблюдал реакцию женщины на эти атавистические утехи и не могу сказать, что пришел в восторг. Стоны и вопли, которые издавала Патси, были звуками боли, и дело касалось не только ее одной.
Непосредственный секс, как я обнаружил в последующие дни, не идет на пользу фаллосу. Мой член зверски болел еще несколько недель, представляете? возможно, в романах Золя деградация облагораживает… Неплохое начало предложения, но что же дальше? Ах да: возможно, в романах Золя деградация облагораживает и все такое, но в реальной жизни эта самая деградация просто-напросто оставляет тебя с больным хером. И вывод: никогда больше не позволяйте женщине снова на вас вскарабкаться.
Такова была Патси — девушка, которая украла мою девственность. Самая унизительная часть этой истории произошла, когда все уже было кончено. Во время акта она превозносила мое совершенство, размеры и стойкость и даже убеждала проявить побольше жестокости к ее персоне (пока я лежал на спине, расслабленный и пассивный, она орала мне в ухо всяческие инструкции, вроде: «Давай-давай, малыш! Трахни меня как следует!»). Но как только Патси обрела свой драгоценный оргазм, я стал для нее чем-то вроде снулой рыбы на разделочной доске. Это было обидно и оскорбительно. Она не предприняла не малейшей попытки посткоитального общения, не спросила, понравилось ли мне, и даже не предложила сигарету. Патси просто слезла с меня, что-то невнятно пробормотала, отвернулась, выключила красный фонарь и улеглась спать. Я был всего лишь очередным скальпом на ее охотничьем поясе. Меня обманули, использовали и лишили спермы, вот и все. Я собрал свою одежду и ушел — из ее комнаты, из ее жизни; бежал — униженный, оскорбленный и лишенный последних остатков собственного достоинства.
Все это случилось, как я уже сказал, незадолго до выпускных экзаменов. Я не обременял мозги обучением, однако успеваемость была на должном уровне. Во всяком случае, мои оценки превосходили старания. Настало время продвигаться вперед и прокладывать себе путь в этом мире. Выпускник колледжа, экс-девственник, ищет работу, предпочтительно — связанную с ушами.
Глава седьмая
Если честно (и пусть это останется между мной, вами и стойкой тюремной кровати), я думаю, что являюсь здесь, в этом Бедламе-у-Моря, одним из немногих действительно нормальных людей. Что же касается, скажем, охранников или других невольных гостей Ее Величества (я полюбовался на них во время утренних прогулок), то они в большинстве своем выглядят так, что им недостает только винтов в шеях и больших заводных ключей, торчащих из спин. Скорее вещество, нежели люди, — понимаете, что я имею в виду?
Однако я отвлекся. Здесь, в Городе Заключенных, у меня состоялось несколько интересных бесед с местным падре. И надеюсь, что мне удалось привести в порядок его путаные мысли, связанные с некоторыми теологическими вопросами.
Позвольте мне немного рассказать вам об этом простом (а разве христиане бывают иными?) человеке в длинных темных одеждах. Ваш добрый и незамысловатый пастырь не способен осознать тот факт, что человек может не верить в Бога и не беспокоиться по этому поводу. По мнению клирика, единственная причина, которая побуждает индивидуума громогласно отрицать существование Высшей Силы (за исключением разве что Линдси Вагнер), заключается в том, что в глубине души он надеется: в мире существует хотя бы одна таковая. Или Один. Или Трое…
Подобное отношение к проблеме может вызвать у разумного, мыслящего человека только одну реакцию: какая потрясающая чушь! Кто-то печется о человечестве, кто-то — нет. Но неужели нельзя проповедовать добро и осуждать недостойное поведение, не вдаваясь в бесконечные дискуссии о том, являлся ли пресловутый маленький палестинец El Supremo[35]или нет? (Не могу сказать, что меня так уж волнует благо людей, — особенно после того, что они со мной сделали, но тем не менее…)
Однако если вы ввязываетесь в диалог с церковниками (хотя на самом-то деле он быстро превращается в монолог), осторожно предполагая, что их болезненное увлечение образом Отца — это комплекс неполноценности размером примерно с Бен-Невис[36], они объявляют вас злодеем. А что мне кажется самым оскорбительным в самодовольстве святых отцов, так это окружающая их атмосфера вежливого превосходства. Все, кто не согласен с их авторитетным мнением, — просто бедные близорукие души, остро нуждающиеся в том, чтобы их атеистическое зрение было подправлено с помощью христианских контактных линз.
Если вы напоминаете этим святым ребятам, что Христу нравилось, когда проститутки мыли ему ноги, они невозмутимо слушают вас. Если вы допускаете существование инцеста в саду Эдема (не говоря уже о том, что Каин и Авель не могли не иметь сестер), они безмятежно улыбаются. Вам не удастся стереть с лиц святош эту глянцевую отполированную фанатичную улыбочку. Вывалите на них кучу дерьма — и они просто переадресуют его Богу. Господу не привыкать. У него наверняка имеется большой опыт в этом деле, вы не находите?
Местного поверенного Всевышнего зовут отец Мерфи. Для друзей — Картошка (не могу сказать, что стал одним из них). Вероятнее всего, во время личных бесед Бог называет его именно Картошкой, а не отцом, поскольку отец Мерфи называет отцом Бога, и так им удается избежать путаницы в этом вопросе.
До того как я взялся за это автобиографическое попурри (а почему я за него взялся, вы узнаете немного позже), мне пришлось очень несладко. Я устал и вымотался, как долбаный верблюд во время рамадана, и потому с радостью принял предложение падре посетить осужденного — «на срок его биологической жизни, без права досрочного освобождения». Иной раз самые простые слова вызывают жутчайшую депрессию. Ничего удивительного, что Гамлет свихнулся, когда начал читать книжки.
Обширный и дородно-яйцевидный отец Картошка (я мгновенно опознал в нем завзятого сластолюбца) походил на человека, принимающего пищу никак не менее шести раз в день. А текстура его носа позволяла предположить в нем и склонность к ежедневной кружечке мальвазии.
— Не желаете ли глоточек красненького? — спросил я, когда святой муж, отдуваясь, вошел в мою камеру. В его глазах затеплился интерес, быстро, впрочем, угасший, когда он увидел у меня в руке стакан с малиновым сиропом.
— Благословение тебе, сын мой, — пробормотал он, но мой тренированный слух лингвиста ни на миг не позволил усомниться в истинном значении этой фразы, звучавшей примерно так: «Что б ты сдох, сраный психопат». Честное слово, я был ошарашен, услышав подобное изречение из уст служителя Господа нашего.
