Когда Воорт входит, собравшиеся замолкают. Шеф полиции прикрывает рукой лежащий на столе листок бумаги. Три невыразительных лица поворачиваются в сторону Воорта. «Будь дело в работе, — думает Воорт, — они объяснили бы свои действия. Похоже, у меня проблемы. Но почему?»
Он всматривается в лица. Ева Рамирес, первая женщина — шеф детективов, стройная и суровая, лет сорока, пришла из департамента полиции, где семнадцать лет собирала награды. Она была облачена в серый деловой костюм старомодного покроя, а медного оттенка волосы до плеч скреплены сзади большой заколкой в форме черепахового панциря. Зеленые глаза выражают прямоту. Макияж ей не нужен, и она им не пользуется. Еву Рамирес глубоко уважают за борьбу против сокращения штатов, и у нее репутация человека, поддерживающего своих подчиненных, попавших в переплет.
Даже Мики, относившийся к начальству с большой прохладцей, ей симпатизирует.
Ближе всех к Воорту сидит комиссар Уоррен Азиз, в прошлом окружной прокурор, холостой трудоголик с амбициями — если верить недавней редакционной статье в «Нью-Йорк таймс» — стать когда-нибудь мэром, сенатором или губернатором, чья бы должность ни освободилась первой и чья бы предвыборная гонка ни получила благословение лидеров Демократической партии. Газета одобрила поддерживаемый Азизом сбалансированный подход к проблеме гражданских свобод и регистрации расследования преступлений. Сын беженцев из Ирана, новый комиссар живет в четырехэтажном доме без лифта в Верхнем Ист-Сайде. Он носит готовые костюмы, которые покупал на распродажах. У него нет автомобиля, и в свободное от работы время он ездит в общественном транспорте, а там, как говорят, доступен любому желающему с ним пообщаться. Азиз — единственный из присутствующих, с которым Воорт работал достаточно тесно и которого считает умным, беспристрастным и прозорливым человеком, поколебать мнение которого может только подозрение в потенциальном покушении на гражданские свободы.
Заместитель мэра Томас Лаймонд Динс — из всех троих Воорт знал его меньше всего, — возможно, он обладает наибольшей властью. Юрист, сын четы из Гарлема — владельцев табачной лавки, которых застрелил полицейский-налетчик. Будучи федеральным обвинителем, Динс, по слухам, регулярно обедал с мэром. Стойкий борец с преступностью, он возглавлял городскую группу по расследованию антикоррупционной деятельности в полиции, деятельность которой привела к волне перестрелок в Южном Бронксе. Сейчас эта группа была поглощена одним из обычных скандалов в департаменте полиции и настроена неумолимо. За последний месяц было предъявлено обвинение во взяточничестве около пятнадцати служащим, и мэр пообещал «выбросить куда подальше оставшиеся гнилые яблоки».
— Выглядишь как на своем фото в «Нью-Йорк джорнал», — замечает Динс, намекая на очерк в популярном биографическом разделе, в котором подробно рассказывалось, как в прошлом году Воорт арестовал убийцу Джона Зешку. «Герой Большого Яблока» — так назвал его тогда журнал. Кажется, Динс не считает сегодня, что это так.
Ева указывает Воорту на кресло, Азиз нехотя кивает, а Динс скрещивает на груди сильные руки.
— У нас проблема, — сообщает Ева.
— Может быть, я помогу? — предлагает Воорт.
— Габриэль Вьера, — говорит Ева, остальные впиваются в Воорта глазами, а тот пытается хоть что-нибудь припомнить.
— Кто это? — спрашивает он, и с каждой секундой взгляды Динса и Евы нравятся ему все меньше.
— Вы никогда не слышали этого имени? — Ева задает этот вопрос так, словно пытается уличить Воорта во лжи.
— «Вьера» написано на дверной табличке. Ей принадлежит бюро путешествий, насколько я понимаю.
— Подумайте, — спокойно говорит Азиз. — Вьера.
— В-ь-е-р-а, — по буквам произносит Динс, словно произнесенное таким образом слово может заставить его изменить свое мнение.
Воорт пожимает плечами:
— Я же сказал, что не знаю такой.
— Когда-нибудь имели дело с этим бюро? — интересуется Ева.
— У меня есть собственный турагент.
— Но вы же много путешествуете, да? — задает вопрос Динс таким тоном, как будто в этой фразе заложен особый смысл.
— И что с того?
Ева кладет на стол фото сексуальной латиноамериканки в рамке. Она сидит в бикини с завязочками на корме моторки и улыбается. В руках у нее охлажденный коктейль с соломинкой и бумажным зонтиком-украшением. По всей видимости, это та самая убитая женщина в кресле.
— Может быть, вы знаете ее внешне, а не по имени? — предполагает Азиз.
— Даже если и встречал когда-то, то не помню.
— Давайте двигаться дальше. У нас нет времени, — обращается Динс к остальным.
Ева кивает, не сводя глаз с Воорта, и говорит ему:
— Я хочу у вас кое-что спросить, и мне нужен прямой ответ. — Она поднимает руку, предупреждая протест с его стороны и утверждение, что он никогда не лжет. — Скажите сейчас правду, и даже если вы что-то и совершили, я буду к вам справедлива. И комиссар тоже. Верно, Уоррен?
— Вы мне всегда нравились, — согласился Азиз; от него сейчас исходило сочувствие, почти теплота — ведь в прошлом году он вместе с Воортом работал над делом Зешки. — Люди совершают ошибки. Всем доводится. Суть в том, причастны ли вы к случившемуся.
— Ошибки? — переспрашивает Воорт, почувствовав в этот момент, как сводит горло и покалывает в подушечках пальцев.
— Сейчас самое время рассказать нам все. Если мы услышим вашу версию, дело пойдет лучше, — говорит Ева, как будто он один из подозреваемых, кем, как понимает потрясенный Воорт, он в общем-то и является.
«Задавайте прямые вопросы. Пусть допрашиваемый извивается, лжет, протестует, бушует».
— Думаю, вы знаете, что нам надо, — доносится голос Динса.
— Неужели вы думаете, что я сотворил такое? — удивленно произносит Воорт.
Динс со скрежетом отталкивает кресло. Заместитель мэра встает — большой человек, энергия не дает ему долго оставаться на одном месте.
— Покажите ему, — обращается он к Еве и бросает взгляд на бумагу, которую прикрывала рука шефа полиции.
Воорт понимает: что бы ни было в этом листке, именно то, что там написано, и является причиной его присутствия здесь.
В комнате жарко, и Воорт начинает потеть, но, к счастью, кажется, пот течет только по спине. Сколько раз он присутствовал при допросах, наблюдал за тем, как на лбу подозреваемого выступают первые капельки пота, поворачивался к Мики и шептал с улыбкой: «Парень, кажется, поплыл».
— Взгляните, — говорит Ева и пододвигает листок так, что слова, написанные черным маркером, прямо наскакивают на Воорта. Почерк рваный и похож на детский. Либо записка написана психическим неуравновешенным человеком, либо некий хитроумный автор послания пытается ввести в заблуждение полицию. Оба сценария уже не раз встречались в полицейской практике.
