Но не мог поднять рук. Посмотрев вниз, я увидел, что прикован к тяжелому металлическому сиденью, а руки прижаты к подлокотникам. Я уставился на руки, чувствуя, как растет во мне паника.
Не теряй контроль над собой… Не теряй. Я сделал долгий, медленный вдох и заставил себя поднять взгляд.
С полдюжины службистов ожидали, когда я очнусь, как будто у них была уйма времени, как будто они запаслись терпением всего мира.
— Где он?
Я взглянул на говорившего. Боросэйж — значилось на его униформе. Он был администратором округа, что следовало из значка на шлеме и на рукаве. Он не выглядел так, будто своей задницей протер не один стул, хотя скорее всего его стулья были мягче того, на котором я сейчас сидел. Тут были легионеры, как я понял, не из тех, кто щеголяет парадной униформой на вечерах корпораций. Эти службисты несли всю ответственность за порядок: одетые для дела, для их настоящего дела, которое превращало существование таких уличных крыс, как я, в мрачный кошмар.
Боросэйж был массивным и тяжелым, он начинал полнеть, как будто достиг такого уровня, где уже не должен призывать проклятья на чью-либо голову. Но в его глазах не было ничего мягкого. Они были суровыми и коварными, как рыхлый лед. Сверкающая искусственная полусфера закрывала левую половину его головы. Грубые щупальца из какого-то сплава окружали глазницу и исчезали в черепе, словно неизвестный инопланетный паразит вонзился в его мозг.
Я не мог представить себе, как такое повреждение оставило его в живых, да еще с таким видом. Возможно, он сделал это нарочно, чтобы запугивать заключенных до смерти. Я опустил глаза, когда он поймал мой взгляд, и посмотрел на его руки: их суставы были покрыты более густой сеткой шрамов, чем мои. Я знал, как появляются подобные шрамы. Они пугали меня больше, чем лицо.
Я с трудом оторвал взгляд от его рук и посмотрел на браслет на своем запястье — на неоспоримое доказательство того, что я являюсь гражданином Федерации Человечества, а не безымянным куском мяса.
— Я требую адвоката, — сказал я.
То, что вырвалось из моего рта, больше походило на кашу, нежели на слова. Легионеры расхохотались. Я сделал еще один медленный вдох, сжав кулаки.
— Я. Требую.
Смех стал громче. Боросэйж покрыл пространство между нами в один шаг и поднес кулак к моему носу.
— Ты хочешь получить совет, зеленоглазый ублюдок? Давай я тебе посоветую: отвечай на вопросы, а то с каждым лишним словом тебе будет труднее делать это.
— Не гидран! Зарегистрированный… граж'нин, — сказал я, брызгая слюной на его кулак. — Я. Имею. Права.
— Все твои права на этой стороне реки, урод, поместятся и на булавочной головке.
— Лента д'ных, — моя рука дернулась, пытаясь освободиться. Холодный пот просочился сквозь рубашку.
Он сделал шаг назад, убрав кулак. Я выдохнул с облегчением. Он посмотрел на мою руку, ткнул в ленту данных, и она загудела. Он пытался стянуть ее с моей руки, пока я не выругался.
— Это твоя? — сказал он наконец, тяжело глядя мне в глаза. — Ты пытаешься сказать, что ты человек?
Я кивнул. Мне свело челюсть, пока я ждал изменения выражения на его лице.
Он посмотрел на остальных. На его лице появилась усмешка.
— Что ты об этом думаешь, Фахд? — он повернул голову к лейтенанту, вытянувшемуся у двери. — Наш заключенный провозглашает себя полноправным гражданином. Пытается подтвердить свои слова лентой данных.
Фахд уставился на меня:
— Знаете, при этом освещении он выглядит почти как человек. — Он пододвинулся поближе. — Но глаза у него, как у тех ренегатов. — Он ухмыльнулся. — И никто, кроме уродов, не высказывается подобным образом, когда им на шею лепят такой пластырь.
— Я думаю так же. — Боросэйж обернулся ко мне, и его усмешка скисла. — Ну что, парень? Ты полукровка? — Он провел большим пальцем вдоль моей челюсти. — Ты выглядишь, как полукровка…
Я пытался не слушать, что они говорили потом о моей матери, об отце, о шлюхах и групповом изнасиловании и о том, почему приличные люди еще терпят в живых такую мразь, как я… Я сидел не двигаясь, вдыхая спертый горячий воздух, покуда они не исчерпали свои идеи.
После этого Боросэйж освободил мое запястье — то, на котором была лента данных. Недоверие билось рыбой внутри меня. Другую руку он не тронул.
— Взгляни на себя, — произнес он, приподнимая мой рукав. — Одет как член правления. Носишь ленту данных. Пытаешься сойти за человека. Как ты думаешь, кто поверит тебе? Мы? Знаешь, что я думаю, урод? — продолжал он, не выпуская мою руку. — Я думаю, что ты украл этот браслет. — Он вытянул мою руку, и один из легионеров вручил ему считыватель.
Я выругался про себя. У меня когда-то был такой же. Считыватель может миновать личный код ленты данных быстрее, чем владелец запоминал его. Это было так же незаконно, как и все то, что они вытворяли со мной. Я увидел, как поток данных пронесся по Цифровому дисплею и внезапно иссяк. На дисплее горело «НЕТ ДОСТУПА» так ярко, что видно было даже мне.
Боросэйж выругался. Я вновь начал дышать, радуясь — и не в первый раз, — что поставил пальцевый замок на свой браслет. Если я не прикоснусь большим пальцем к определенной точке, его можно будет снять с моего запястья, только отрезав руку. Я принял дополнительные меры предосторожности, поскольку знал, как легко взломать обыкновенные замки.
— Что ты сюда напихал? — Боросэйж ткнул моей рукой мне в лицо.
— Моя! — сказал я и затем, опустив глаза, добавил: — Телефонная функция!
Ничего не изменилось — процессоры не узнали мой голос. На лице Боросэйжа появилось отвращение, словно я только что доказал, что браслет был украден. Я пытался увидеть, который час. Это мне не удалось — он снова привязал мою руку.
Я внушил себе, что наверняка кто-нибудь уже удивляется, куда это я запропастился. Они могут найти меня, пока браслет у меня на запястье. Кто-то придет за мной. Я должен только продержаться достаточно долго, чтобы эти ублюдки не изувечили меня, пока кто-нибудь не подоспеет.
Покрытой шрамами рукой Боросэйж взял меня за челюсть.
— Знаешь, урод, ты действительно влип. Чем раньше ты расскажешь нам все, что тебе известно, тем раньше я подумаю о том, чтобы позволить тебе сделать звонок или хотя бы сходить в туалет. — Он отпустил мою голову таким движением руки, что я хрюкнул. Опять засаднило лицо. — Где мальчик?
— Какой мальчик? — пробормотал я. Я напрягся, когда он замахнулся на меня, но это не смягчило удар. Моя голова откинулась на спинку кресла. Во рту был привкус крови, теплая струйка потекла из уголка рта.
— Похищение ребенка, — услышал я его слова сквозь звон в ушах. — Это серьезное обвинение. Я говорю о человеческом ребенке, его браслет мы нашли у тебя. Джеби Натаза, возраст три стандартных года, сын Линг и Бурнелла Натаза. Он был похищен гидранкой, нанятой, чтобы смотреть за ним. Мы почти поймали ее этой ночью, но вместо нее в наших руках оказался ты. — Он наклонился ко мне. — И знаешь, что я об этом думаю? Я думаю, что за всем этим стоит политика. — Он отступил на шаг, стягивая с себя форменную куртку. — Ты собираешься и дальше говорить мне, что ничего не понимаешь?
