первой истерикой своего ученика. Она никак не прерывала поток негодования, и лишь цепкий ледяной взор не сходил с него ни на мгновение.
– Прошу… – неожиданно зашептал Николай. Гнев сменился отчаянием, ноги подкосились, и он рухнул на колени. – Умоляю… Прошу тебя…
Голова упала на грудь, и силы окончательно покинули его. Неужели он ничего не сделает?! Уговорить, убедить, умолять. Он не может, просто не может дать им погибнуть!
– Ты закончил? – сухо спросила наставница. Николай с трудом поднял на нее глаза. – Уволь меня на будущее от подобных глупостей. Это просто люди, каких будут миллиарды. Их существование стоит не больше, чем снег за окном. Каждый мир будет стерт, пока ты учишься. Ты создаешь их для конкретной цели, и, когда она выполнена, будь добр, не забывай за собой прибрать.
Николай поднялся с колен и вытер выступившие слезы тыльной стороной ладони. Вот та цель, к которой он шел так долго, – они говорили, чувствовали, любили! И все ради того, чтобы через несколько часов раствориться в небытии. Если бы он знал заранее, если бы он мог что-то изменить…
– Мы можем закончить это прямо сейчас. – Выжидающий взор пронзительных глаз Марты продолжал сверлить его. – Достаточно одного твоего слова. Создать нового ученика займет много времени, но оно у меня есть. И я смогу учесть прежние ошибки.
С губ Николая едва не сорвалось гибельное «да», но он вовремя сдержался. Он видел, как месяцы его стараний, его первый оживший мир превратился в ничто по щелчку пальцев и как спокойно смотрела на это Марта. Сомнений в том, что она сдержит слово, не оставалось. А он не был готов превратиться в ничто.
Любое сопротивление бесполезно, все в ее власти – еще никогда прежде эта мысль не резала душу таким безысходным отчаянием.
– Пока ты играешь на сломанной скрипке, Николай. И выходит у тебя не стройная мелодия, а фальшивое дребезжание, – внезапно сказала она тише и мягче. – Потребуется много времени, чтобы создать настоящую симфонию. Сейчас это еще не жизнь, а просто ростки.
«Но разве не с ростков начинается лес?» – хотел спросить он, но почему-то промолчал. Эта борьба не имела смысла, Марта побеждала, даже не прикладывая усилий.
– То же ты сделала со своим родным миром? – шепотом спросил он в наступившей тишине.
– Уничтожила? – равнодушно уточнила Марта. – Нет, не я же его создавала. Это не мой мусор.
– Мусор… – Николай судорожно потер висок. – А я никогда не видел настоящий мир.
– Это больше похоже на конструктивный разговор. – Тон Марты потеплел. Она поднялась с кресла и выглянула в окно. – Я могу показать тебе мир, существующий уже не первое тысячелетие. Он давно умер и умирает прямо сейчас. Хочешь увидеть место, в котором я родилась?
Николай размышлял недолго.
– Да, – с мучительной решимостью ответил он. Сейчас ему казалось, что терять уже нечего. И невозможно испугаться сильнее.
Пейзаж за окном резко сменился. Камин погас, и тусклый оранжевый свет проник в дом, оставляя под ногами длинные кривые тени.
Марта распахнула дверь и вытянула руку в приглашающем жесте. Полумрак, царивший снаружи, делал ее равнодушное лицо еще более устрашающим.
Не глядя в глаза, Николай шагнул за порог. Первый настоящий мир, который он видел, встретил его оглушающей тишиной. Ни дуновения ветра, ни признака жизни на многие мили вокруг.
Он поднял взгляд наверх. Оранжевые небеса слабо светились, не давая никакого представления о времени дня. С равным успехом это мог быть полдень или глубокая ночь. Сомнений не было в одном – Николай стоял посреди огромного вымершего мегаполиса. Со всех сторон к нему подступали величественные небоскребы, зияющие черными провалами. Каркас еще выдерживал необходимую нагрузку, но и ему оставалось недолго. По уцелевшим стенам почти до самой верхушки ползли стебли мертвых растений. Голые безжизненные ветки крестами оплетали все дома, будто коконом укрыв их в миг упокоения.
Николай оглянулся на Марту. Дом, из которого они вышли, пропал, и она мрачной недвижимой тенью замерла посреди улицы.
Он против воли представил ее живущей здесь. Сначала в оживленном городе, который она проходит сквозь, не замечая. Люди не касаются ее плечами, обходят стороной и тоже не видят – они принадлежат разным мирам.
Потом людей становится все меньше, они чахнут и умирают, а безразличная Марта продолжает свое немое шествие по этим улицам. Безучастная, живая и одновременно пустая внутри. Всеобщее разложение не трогает ее, как не трогают радости и печали еле дышащего мира.
И вот она остается одна. Силуэт в сером плаще бродит в пустоте. Здания еще не начали прогнивать и падать, а она уже чувствует приближение конца. Совершенно одна в городе, который теперь не принадлежит никому…
– Почему твой мир умер? – Тяжелые путы отчаяния не желали отпускать. Сегодня он слышал слишком много ответов, и хрупкое равновесие в душе отныне не поддавалось восстановлению. Еще один ответ не сделает больнее.
– Время пришло. Люди и миры столь смертны и скоротечны, что однажды ты тоже перестанешь обращать на них слишком много внимания. – Голос наставницы был все так же сух, а лица Николай не видел. Могла ли она скрывать печаль за этим безжизненным тоном?
И ради чего тогда стоит существовать? Если все умирает, а ты остаешься незыблемым памятником увяданию, холодным и бессмертным… Как увидеть смысл в кромешной пустоте?
– Ты слишком молод, чтобы сейчас это понять, – менторским тоном продолжила Марта. Будто ничего не изменилось и она преподает очередной урок своему самому удачному творению. – Нет, я не убивала этих людей, не уничтожала мир – ты это хотел спросить. Я даже не заметила, как однажды небо стало оранжевым навсегда. И я ушла отсюда после смерти последнего человека.
С оглушительным треском сверху сорвался кусок здания и полетел вниз. Николай испуганно шарахнулся, когда обломок приземлился всего в нескольких шагах от них, глубоко вспоров дорожное полотно.
– Вот почему не стоит оставлять разлагающийся мусор после себя, – спокойно произнесла Марта. – Жизнь скоротечна, а агония может затянуться.
Рассвет не принес Николаю желанного покоя. Он чувствовал на своих руках кровь невинных созданий, которых сотворил и успел полюбить…
Большую часть ночи он метался по дому из угла в угол. Панический ужас стальными щупальцами сковывал грудную клетку, слезы душили, а метель отстукивала по окну реквием угасающим мечтам. Осознание ситуации, в которой он оказался, нагоняло с запозданием. Нет, не оказался. Был создан. Нет выбора. Обязан подчиниться каждому слову и жесту. Как марионетка.
Право на собственную волю ему не предоставили с самого рождения. А он, глупец, не замечал. Как цирковое животное, он сидел
