бояться грома! — орала на нее одна из женщин. — Стойте тут, госпожа Лейла, пока не пересилите страх!
И бедная крошка… Кусая губы и сглатывая слезы, она вцепилась маленькими пальчиками в венок и, вся дрожа, подняла взгляд к небу.
Она была такой крошечной, такой беззащитной, и такой смелой… Кажется, у меня разбилось сердце, потому что в груди вдруг стало очень-очень больно, а на глаза навернулись слезы.
— Трусы и плаксы не выживают на Островах! — прикрикнула на нее вторая.
У третьей я заметила в руках розгу, и… У меня перед глазами встала пелена чистейшей ярости, а по телу огнем пронесся гнев. Еще ни разу в жизни я не была так зла и так близка к убийству, как в эту секунду.
Как они посмели?
Как. Они. Посмели?!
— Такие твари, как вы, тоже! — прорычала я, и мой голос с неожиданной мощью и силой пронесся по лугу, и заставил женщин вздрогнуть.
Они заозирались по сторонам, как перепуганные курицы. Та, что с розгой оглянулась, поймала мой взгляд и вмиг побелела.
— Госпожа… — пробормотала она одними губами и рухнула на колени.
Остальные заметались, словно хотели было убежать, но и они припали к земле, утыкаясь мордами прямо в грязь. Отлично. Там им самое место.
А Лейла… Трясясь на пронизывающем холоде, Лейла медленно, словно не веря тому, что видела, посмотрела на меня, и ее губки задрожали.
— М-мама… — всхлипнула она.
Я говорила, что у меня разбилось сердце? Нет, я ошиблась. Потому что именно в это мгновение оно разлетелось на тысячи осколков, и я, борясь с собственными слезами, подлетела к крошке и крепко прижала к себе ее маленькое тельце, укрывая от всех бед и опасностей.
Сколько же ты натерпелась…
Моя грудь взорвалась болью, горло сдавило, и я подхватила Лейлу на руки и поднялась.
— Прости, крошка. Я опоздала, — пробормотала я.
— Н-не ух-ходи, мамочка, — заикаясь, прошептала она, выпуская из пальчиков венок и несмело цепляясь за мою тунику.
Это было чересчур для меня. Это было слишком тяжело слышать…
Вскинув голову к небу, я посмотрела на черные тучи, и меня громом сразило болезненное открытие.
Мама. Вот, кем я была для этой девочки. Кроме меня у нее не было никого. Только няньки, которые издевались над ней, подговоренные Катариной, и отец, которому, похоже, на дочь было глубоко плевать.
Я — это все, что у нее было.
А она — все, что теперь осталось у меня.
В носу у меня закололо, а глаза заполонили слезы, но я не дала им пролиться. Нет, Наташа, или скорее уж — Абигайль. Нет. Пора взрослеть.
— Я не уйду, доченька, — прошептала я, сглатывая собственные рыдания. — Я не уйду. Больше нет.
* * *
Когда мы вернулись в замок, я временно поручила Лейлу заботам нагнавшей нас уже у ворот Риики, а сама отправилась искать ярла. Как бы мерзко не было это признавать, но вся власть была сосредоточена в его руках. И если я хотела избавить Лейлу от ее садисток-нянечек, то мне предстояло убедить в этом Келленвайна.
Убедить Келленвайна…
Я мрачно усмехнулась. Даже думать об этом было смешно.
Как можно убедить в чем-то того, кто считает тебя одержимой и помешанной на нем? Может, стоило сразу начать разговор с заявления в духе: «Я тебя разлюбила. Давай разведемся?». А что… Неплохая идея. Шоковая терапия всегда отлично работала.
Ладно, что сказать, я подумаю позже. Сначала нужно его найти, а еще лучше спросить у кого-нибудь о его местонахождении.
Остановившись посреди коридора, я огляделась в поисках кого-то, кто мог бы мне помочь, и вдруг услышала:
— Эй! Ты!
Это мне что ли?
Обернувшись, я наткнулась взглядом на дородную женщину, которая стояла с подносом с едой в руках, и хмуро смотрела прямо на меня.
— Отнеси-ка это ярлу, девочка, — велела она мне, протягивая поднос.
Какая удача! Нет, как все же хорошо, что народ понятия не имел, как выглядела Абигайль без боевого раскраса!
— Как прикажите, — подражая Риике, ответила я и подошла, чтобы принять ношу. — А где он?
— Известно где, в той комнате, — хмыкнув, отозвалась женщина.
Эм… В какой?
Я изобразила смущенную улыбку.
— Простите, меня недавно устроили.
Она тут же смягчилась.
— Ты гляди-ка, какая хорошенькая. Только ярлу шибко не улыбайся, не то…
— Не то госпожа Абигайль меня со свету сживет, — со смешком закончила я. — Знаю, меня уже предупредили.
— Ну, и хорошо, — женщина потеплела настолько, что похлопала меня по плечу. — Иди в северную башни и поднимись на самый верх. Поставь поднос перед дверью и тут же уходи, ярлу не мешай, поняла?
— Поняла, — кивнула я. — Спасибо.
— Мне-то за что? — усмехнулась она. — Беги скорее, ярл с завтрака не ел.
Не то, что бы меня это волновало… А вот то, что Лейла может начать нервничать — очень даже, поэтому я и правда ускорилась.
Подниматься по ступеням с подносом в руках было той еще задачкой, но я с ней справилась, хотя и готова была вешать язык на плечо. Тяжело дыша и обливаясь потом, я, наконец, преодолела последнюю ступеньку и увидела долгожданную полоску света, льющегося из приоткрытой двери.
Как там говорила та женщина? Поставить поднос и уйти? Угу, будет исполнено.
Мысленно я попросила прощение у своих ног и на цыпочках, стараясь не издавать лишнего шума, подкралась ближе, беззвучно опустила деревянный поднос на каменную кладку и, выпрямившись, заглянула в комнату.
Только вот я оказалась совершенно не готова к тому, что там увижу.
Это была спальня — женская спальня. Об этом говорили украшенные гобеленами стены, драпированная яркими шторами кровать, полки с драгоценностями и туалетный столик с зеркалом, расческами, щетками и духами.
В этой комнате было все, только вот почему-то она ощущалась странно пустой. От нее исходило невыносимое тягостное ощущение, от которого внутренности сжимались, а в горле вставал ком.
Хотелось закрыть глаза и убраться от нее прочь, но еще тяжелее оказалось увидеть Келленвайна.
Он стоял посреди этой комнаты с каменным лицом, бессильно сжимая пальцы в кулаки и с болезненной методичностью разглядывая каждый предмет интерьера. И в его взгляде было столько тоски… Столько горя…
Кадык на его горле дернулся, и мне стало трудно дышать, а под ребрами резануло кинжалом.
Это… На это просто невозможно было смотреть безучастно… Откуда-то ко мне вдруг пришло нестерпимое желание вывести Келленвайна из его мыслей, сделать хоть что-то, лишь бы этот его взгляд исчез.
И я уже потянулась к ручке, чтобы распахнуть дверь шире, но ярл вдруг с силой зажмурился, а затем произнес всего
