— Ты чего такой взъерошенный? — вымыв руки и вешая на крючок полотенце, спросила она.
— Помощь твоя нужна, — нежно целуя ее в щечку, пояснил Ганджубас.
Практикантка вздохнула:
— Опять понадобилось что-то разведать?
— Машенька, срочно, позарез… — осторожно обнял он ее за талию.
Юный ловелас был настолько красив, артистичен, обаятелен, что мало кто из особ слабого пола мог устоять, удержаться от искушения быть им соблазненной. Ежели, конечно, тот сам мечтал о победе и брался за дело всерьез.
— Чего опять натворил? — томно прошептала Мария, поднимая к нему лицо, закрывая глаза, а заодно и прислушиваясь к звукам в коридоре.
Старшеклассник припал к ее губам, пустил ладони по аппетитным формам…
— Не здесь, Ваня, — дав ему немного времени на исследование своего тела, смутилась она, прервав упоительный поцелуй и горячо зашептала: — Приезжай сегодня вечером в общежитие…
Не выпуская девушку из объятий, он начал говорить, точно предлагая ультиматум: или выполнишь просьбу или я перестану быть послушным…
— У директора сидят два мента. Мне нужно знать, о чем они базарят, — нашептывал Старчук в ее аккуратненькое ушко.
Та слушала и замирала, еле сдерживая стон, оттого что россыпи мурашек волнами бежали по телу, вызывая страстное желание близости с чрезвычайно нахальным, но столь же беспредельно очаровательным мальчиком.
— Срочно, Машенька! — поцеловал он напоследок нежную шею.
— Хорошо… Я сейчас поднимусь в учительскую и как только узнаю — найду тебя. Не исчезай с уроков…
Проведенное ментами на скорую руку расследование, результатов не дало. Не было им особого дела до драк сопливых подростков — весть о странном самоубийстве мэра Горбатова, о предсмертной записке, написанной его неверной рукой, будоражила и сотрясала властные и силовые структуры куда интенсивнее, чем заурядная преступность. Газеты и телеканалы чуть не каждый божий день вещали об убийствах, грандиозных махинациях, разбойных нападениях, скандалах… А тут какая-то шантрапа! Мелкая потасовка. Ссора. Спор.
Но методы обогащения молодежной банде следовало поскорее менять, и майор улыбнулся, припомнив, как тяжело давалось Бритому решение перейти к более цивилизованной форме отъема денежных знаков — рэкету. Долго, очень долго его уговаривали друзья, а убедить смог лишь он — новичок Белозеров, предложив хорошо продуманный и реальный план действий…
* * *
— Вот, «одолжили» с того длинномера, — волоча по земле тяжелый трос, кивнул Валерон на стоящую рядом с высотным домом огромную фуру.
— Молодцы, — прошептал вдохновитель идеи Палермо, обматывая висевший на конце троса небольшой железный крюк мокрой тряпкой. — Теперь осторожно цепляйте крюк за силовой каркас ларька. Только очень тихо — старайтесь не греметь, чтоб продавец не услышал.
— Да он подушку, небось, давно щекой придавил, — хихикнул Клава.
— Делай, что говорят, — приструнил Бритый.
Пригнувшись, Валерон с Клавой метнулись к металлической будке, с нарисованной во всю боковую стенку уродливой пачкой «Мальборо». Маленькое оконце за решеткой, обращенное к дороге, светилось тусклым светом — торговая точка работала круглосуточно, обслуживая в ночное время в основном проезжавших мимо водителей.
Скоро крюк был аккуратно зацеплен за толстый стальной швеллер.
— Отлично. Осталось дождаться покупателя на мощном автомобиле, — оценил Павел работу товарищей.
Кажется, задумка Зубко и Белозерова начала понемногу доходить до боксерского разума лидера группировки. Лицо Зубко озарила довольная улыбка и, не сдержавшись, он вполголоса похвалил приятеля:
— Ну, ты изобретатель!.. Прям этот… Лобачевский! Что бы мы без тебя делали?!
— Лобачевский — математик, — поправил Пашка.
— Один хрен — не дурак же!
А скоро к убогой металлической будке подкатил приемлемый транспорт — из-за поворота вырулил припозднившийся рейсовый автобус, вальяжно завернул на обочину и плавно остановился вровень с ларьком. На асфальт спрыгнул пожилой водила, усталой походкой обошел спереди тупоносую кабину и направился к решетчатому окошку…
В ту же секунду проинструктированный Павлом Валерон по-кошачьи прошмыгнул к корме старого тарантаса, подтянул подаваемый Клавой трос и накинул его петлю на задний автобусный крюк. Затем четверка парней незаметно отбежала от дороги, юркнула меж жилых домов и, задержавшись у ровного рядочка недавно посаженных молодых деревьев, наблюдала за происходящим с безопасного расстояния.
Вот водитель с покупками под мышкой снова обошел кабину в обратном направлении. Хлопнула дверца, загудел двигатель, автобус тронулся и стал набирать скорость. Вдруг послышался жуткий скрежет металла — ларек резко качнулся, крутанулся вокруг собственной оси и начал заваливаться набок; свет внутри его погас — рассыпав сноп искр, от крыши отлетел электрический провод.
Автобус резко тормознул, да было уж поздно — сварная будка с грохотом и звоном разбивавшихся внутри бутылок ухнула наземь.
— Бли-ин!.. Сковырнули, братва! — с детской искренностью возрадовался Бритый.
— Крепкий оказался «скворечник»! Гы-гы-гы… — прерывисто заржал Клава. — Не развалился!
— И насколько я понимаю, — веско добавил Валерон, — ни одна сволочь не докажет, что это наших рук дело.
— Пошли по домам, — усмехнулся Палермо. — Нам нужно выдержать небольшую паузу, а потом снова наведаться к Фирсу. Думаю, через пару дней этот долбогрыз будет сговорчивей.
И четверка счастливых приятелей разошлась к разным подъездам длинной многоэтажки…
Прижимистый Фирс после этого случая действительно стал сговорчивей, но перед этим, сволочь, успел нацарапать заявление в отделение милиции. Легавые дважды прислали то ли опера, то ли следака — тот мирно и без особых надежд на успех беседовал с какими-то сомнительными свидетелями, и даже с тремя парнями из банды: с Бритым, Клавой и Валероном. Они же, загодя сговорившись, спокойно стояли на своем: знать, мол, ничего не знаем, спали без задних ног и ничего не видели — родители могут подтвердить. Так и отбыл мужичок в гражданке из микрорайона Солнечный не солоно хлебавши.
А зараза Фирс, матерно повздыхав и исплевав пол отремонтированного ларька, дней через пять сам нашел Бритого.
— Ладно, хрен с вами, держи, — пробурчал он недовольно, протягивая Сереге двадцать тысяч, — надеюсь, мой новый ларек не перевернется набок.
— Точняк — не перевернется. Мы об этом побеспокоимся, — расплылся боксер в широченной улыбке и попрощался с владельцем взятого «под охрану» объекта ровно на неделю.
Через неделю торгаш должен был выложить очередную двадцатку — не столь великие деньги по сегодняшним меркам, однако успешное начало процессу обогащения стартовало.
