до тошноты. На дорогах – полная пустота: в городе комендантский час. Вдоль улиц горят фонари, почти нет света в домах. Только мигают желтым на перекрестках светофоры. Огромный город – и никого. На включенной аварийке – условный знак для своих. Проскакиваем пару постов, где – автоматы наперевес – стоят ополченцы. Ручные фонари, затасканные камуфляжи, серые бороды. Прохладны осенние ночи, и уже многие надели бушлаты. Впереди зима, холод и грязь.
«Синяя база» – еще одна точка «Беркута». На въезде – синего цвета ворота, оттого и название. Здесь места побольше, и бойцов, говорят, сотни три наберется. И ребята другие, не сброд с базы Сочи.
На обратном пути подобрали каких-то соплявок: стоят на обочине, машут рукой. Повезли по домам.
– Вам сколько лет? – оборачиваюсь я в салон.
– Шестнадцать, – отвечает одна. – Я из дома хочу сбежать!
– Давай к нам! – тут же с хохотом находится командир. – Шашлык-машлык, боулинг… Караоке поедем петь!..
– Мы же без документов!
– Ты с кем едешь?! – уже оскорбляется Сочи. – С начальником гарнизона!
Высадили обеих у дома и возвращаемся в «Шоколадку». В подвале Луч, Находка и Док играют в бильярд. Официантка приносит кофе. Зовут ее Юлей.
– Юля, хочешь в книжку попасть? – беру я с подноса чашку.
– Это новый способ знакомства?
– Нет. Нам больше нечем расплачиваться.
– Забудьте…
Закуривает сигарету Находка:
– Только что пришла информация, что в Горловке пока отсутствует Бес – уехал в Россию на пару дней: какие-то людишки взяли штурмом банк, побрали золотишко и доллары. Надо готовить людей. Пятьдесят человек с базы. В три часа ночи едем зачищать Горловку.
– А сколько в той Горловке населения? – сижу я с кофе, не играя в бильярд.
– Пятьсот тысяч, – спокойно гоняет шары Находка.
– А войск?
– Тысячи нету…
– Каждому бойцу до утра десять тысяч мирных зачистить плюс после отбиться от двадцати военных?… Там ведь тоже свои атаманы?
– А куда же без них? – разводит руками Находка.
Где-то сквозь стену поет караоке. Легендарные шлягеры всех поколений: «Таганка», «Мурка», «Гоп-стоп»…
Мимо пролетает Алик.
– Его нам нужно в любом случае прикрыть! – показывает в его сторону Луч.
– Совсем тут заигрались в свои игрушки, – отворачиваюсь я ото всех.
Воровской сходняк героев Новороссии окончен. Сладко покушали, прочистили глотки – и вошь с ними. Провожаем за город этого, которого нужно в любом случае там прикрыть…
Алик-то ничего, подъехал к дому, пожал всем руки и хлопнул калиткой. А у Сочи думка своя. Подходит ко мне, поворачивает на прямую наводку прицел подствольника – и перегаром в лицо:
– Мочи сразу гранатами, если что!.. Я буду через тридцать минут.
Как говорил мой замполит в зоне: «До хрена делов!» – мочить полчаса гранатами.
Мы с Лучом оставлены распорядительным командиром у дома Алика, одной машиной «прикрывать» его на ночь.
– В восемь утра вас поменяют. Глаз не спускать! Мышь не должна проскочить!
Давно не светят в окнах огни. Я сижу под грушей напротив двора, в тени от огромной, на все небо луны. Плывут в высоте пропитанные зеленым сиянием облака. В фиолетовом застывшем лесу кружит вальс-бостон ночной листопад. По улице в разноголосье – чужие в деревне – поют свои песни собаки. А я сижу и повторяю, как в «Шоколадке»: «Здесь нет фашистов! А только разборки местных ханов и баев. И ты у их дворцов – бесправный дозорный пес, взятый за черный сухарь».
Над улицей стоит тоскливый протяжный вой, и Алик позвонил Сочи: мол, снимай свою пехоту. Нам звонит Находка:
– Оба в машину. Вас там что, кто-то заметил?
– Собаки, что ли?!
Утром машина засыпана опавшей листвой. Уже прошел назначенный час, и никто не приедет. «Мне некем вас поменять. У меня никто дорогу до вас не знает», – проспавшись, объяснил по телефону Сочи.
А перед этим Док вызвался на замену:
– Командир, я доеду. Найду, поменяю. Только у меня прав нет. Это ведь ничего?
– Да я начальника ГАИ лично расстреляю, если тебя задержат! – замахнулся Сочи выше пьяной своей головы. – Но ты дома сиди.
У батьки нашего Махно
Прошло несколько дней, и мы понемногу втянулись в службу. Мы как-то сразу дистанцировались от «Беркута» и сделались другой кастой, которой мог касаться лишь лично Сочи, но которой не касался отряд. Так было легче – жить с отрядом, но наблюдать его со стороны. День полностью проходил в курилке и на кровати, а ночь собирала нас на какую-нибудь задачу. Оригинальную, как вся их республика.
Но с каждым днем в «Беркуте» от нас как будто уходили силы. Я видел, как менялись друзья, как понемногу пропадала их радость, сменяясь унынием, как из уверенных и сильных они делались молчаливыми и осторожными. Мы ехали сюда помогать, оставили в России все, что насобирали за жизнь – семьи, работу, дома, – а получилось, что всё это зря. За тридевять земель вместо судьбы воинов нам было уготовано место прислуги, а вместо линии фронта – казарма под крышей, где не было и стреляных воробьев.
«Завтра пойдем в атаку, добивать укропский котел, – собирал нас по вечерам Сочи для поднятия боевого духа. – Укропы голодные, холодные, им некуда деться: или подыхать, или уходить с прорывом. У них с собой „грады“, техника, минометы. Вам бить одиночными – это экономит патроны и ясно, что свои: они всегда лупят очередями до последнего. Кому страшно, скажите сейчас, останетесь здесь. Это бывает. У меня у самого перед боем бывало. Это потом втянешься в бой, и вроде уже ничего. В бою побежите – сам расстреляю на месте!»
Мы получали гранаты, патроны и расходились готовиться. А командир проваливался в пьяный угар и через час был уже не в дугу. А день атаки сменялся днем похмелья и новым запоем.
– Я больше не могу так. Я не сюда ехал, – подходили мы поочередно к Орде.
– Я знаю. Всё знаю, – не знал он, что говорить, кроме правды. – Нас всех обманул Находка. У него не хватало людей в свой отряд. Он просто купил нас за одно обещание фронта. Мы ведь не знали, что станем товаром.
И кто-то уже ходил на вокзал, узнавать про билеты обратно домой.
Мы все опоздали сюда. Мы по разным причинам не приехали в срок, а теперь уже поздно махать кулаком. Мы опоздали сюда, и этого не исправить.
Сидят во дворе за столом курилки, щурясь на солнце, полувековые люди.
Орда – соленая на голове седина, зачерневшие от табака зубы, высокий и статный, со смуглым татарским лицом. «Да русский я, – улыбается он. – Лицом лишь
