на сельскохозяйственную продукцию стабилизировались, удалось купить косилку. Голубка поначалу яростно взъерепенилась. Мол, еще больше будут заставлять трудиться лошадей, тогда как полно работников и все умеют обращаться с косой. Чем они будут заниматься?
Филомена любила животных и состояла в обществе защиты зверей и птиц. Каждый день ходила в конюшню и угощала лошадей хлебом и сахаром. Последний лошадям приходилось давать тайком, когда никто не видел. Отец, несмотря на возросшее влияние Филомены в семье, оставался полновластным хозяином усадьбы и строго запрещал детям и постояльцам кормить лошадей сахаром, животные могут ослепнуть. А для Голубки отец и Господь Бог были единственными, наряду с господином пастором и господином учителем, авторитетами. Новому государству, как и предыдущему, она тоже не покорилась. И то и другое она рассматривала как наследников империи, а значит, монархии, на стороне которой оставались ее симпатии. Она сходилась с новым государством только в нескольких пунктах, а возможно, лишь в одном: в неприятии евреев, которые распяли на кресте Господа Бога. И лишь любовь к животным побуждала ее к греху неповиновения отцу.
Новая косилка была целиком из железа: от двух больших колес до дышла. Даже сиденье представляло собой тарелку из листового железа с отверстиями для стока дождевой воды. Такого механизма еще не видели: весь железный! – это было что-то совершенно новое.
– Наверное, танк – ее крестный отец, – сказал Эльф, который в войну дошел до Камбре и стал свидетелем первого сражения в истории, в котором широко использовались танки. Они тоже полностью были из железа, это он знал точно.
Панкрац, который осенью отметил двадцать седьмой день рождения, посетив оперу «Тристан и Изольда» в Мюнхене, и на которого из-за болезни брата поначалу против воли лег груз будущего наследства, запряг мерина и кобылу в новую косилку, уселся на сиденье с отверстиями, словно пробитыми пулями, и двинулся в сад, где трава уже доходила до лодыжек: было начало мая 1934 года, все уже цвело. Он опустил режущий брус длиной метр двадцать и, как ему показывал торговец сельскохозяйственными машинами Финстерле из ближайшего города, где он рано утром забрал косилку, перевел рычаг на зубчатое колесо, которое через коленчатый вал и равномерно вращающееся правое колесо приводило в движение длинный нож с пятнадцатью лезвиями, ходивший между опасными острыми зубьями. Панкрац прокосил несколько полос в саду, и трава лежала на земле, будто казненная. Работник принес грабли, сгреб траву на нескольких квадратных метрах, и все увидели, как чисто косит машина.
– Косой так никогда не выкосишь, надо же, как ровненько! – воскликнул Старый Зепп, лучший косарь из работников, который тогда был не так уж и стар, может, чуть за пятьдесят. Грохот ножа в брусе между стальными зубьями звучал как недобрая лебединая песня эпохи косы. Будущее принадлежало машинам – сомневаться не приходилось.
В следующем 1935 году на Сретенье рассчитали двух работников. В них больше не нуждались. Старый хозяин сказал, что достаточно оставить коня – и то, если он прожил долгую жизнь и хорошо потрудился. Оба уволенных начали работать только в прошлом году, когда новый бургомистр намекнул хозяину усадьбы, что крайне желательно не пренебрегать недавним указанием правительства, согласно которому каждый зажиточный крестьянин должен взять хотя бы одного работника и помочь поднять производство и снизить безработицу. Уволенные не оказались на улице – они нашли работу на строительстве автомобильной дороги. Однако осенью 1935 года в усадьбе сгорели хлев и амбар. В ходе полицейского расследования официально установили, что это был поджог. Виновных не нашли. И даже спустя годы, когда хозяина охватывало соответствующее настроение, он сокрушенно говаривал:
– Не надо было рассчитывать сразу двоих. Время еще не пришло. Боже, боже! Зачем я рассчитал двоих! Это была ошибка.
И все же новое время принесло ему не только пожар, но и кое-что еще: новый амбар! Полностью механизированный, прослуживший до конца земной жизни старого хозяина и даже до конца этого нового времени – тогда, впрочем, оно уже стало (или по меньшей мере именовалось) старым.
☨
В начале осени с наступлением ночи поджигатели устроили эффектное зрелище. Весь урожай был собран, сено и зерно заполняли амбар под самую крышу, в итоге и он, и хлев мгновенно вспыхнули ярким пламенем. Было светло как днем, а языки пламени полыхали в небе на высоте в два раза выше старой груши в саду. Поставленная всего два года тому назад скамейка из мореной вишни покрылась пятнами от сыпавшихся искр. Об этом на следующий день рассказывала съехавшимся родственникам пятидесятилетняя Мария, которую потом именовали старой Марой.
Пожарные из города примчались первыми, команда из соседнего Кирхгруба прибыла последней. Пока протягивали шланги к озеру, чтобы качать воду, Филомена уже обзвонила все почтовые отделения в округе и попросила срочно передать страшную новость родственникам и полезным знакомым. Эльф, чья усадьба находилась через дом к северу, увидел, как он выразился, «мерцающий тревожный свет» первым, потому что вышел из дома перед сном по малой нужде, и тут же сделал правильный вывод: усадьба на озере горит! Его крик прозвучал так громко, что услышал сосед Райтц – тот как раз ставил на стол трехлитровую глиняную кружку с пивом, которое, как он позже потрясенно рассказывал, ему налили в усадьбе на озере из деревянного бочонка.
– Когда хозяин наливал мне пиво, поджигатели на гумне чиркали спичками, – говорил он каждому, кто готов был слушать, – по-другому я это никак не могу объяснить.
Они с Эльфом помчались к усадьбе.
– Пожар! Пожар! Усадьба на озере горит! – не переставая кричали они и тем самым заставили хозяина и его близких обратить внимание на катастрофу.
– А то еще кто-нибудь сгорел бы! Они вообще ничего не знали, пока мы не прибежали, – расхваливали они себя.
Хозяин весьма предусмотрительно взял на себя руководство и так организовал своих людей и соседей, что удалось спасти скот без единой потери, как написали через два дня в газете «Зеештедтер Зеекурьер». В безопасное место удалось перенести даже новую косилку и две тележки с сеном, которые по счастливой случайности стояли у входа в амбар, потому что еще не ввезли отаву с последнего покоса. Только большая молотилка, находившаяся в самом конце амбара, потому что до зимы ее не планировали использовать, расплавилась в черную колючую глыбу.
– Интересная форма, – заметил построивший несколько лет тому назад дом на Кальвариенберг художник и скульптор по металлу Лассберг, после того как попросил у крайне огорченного, будто заглянувшего в ад, хозяина разрешения пройтись по пожарищу.
– Я же художник и любопытен ко всему, что создает формы. Разрушение –
