class="p1">Но с появлением Миры все изменилось. Чего уж таить, увидел ее в первый раз и решил, что непременно сделаю девчонку своей. Она выглядела такой невинной в длинном легком платье, но в тоже время сексуальной. Женщин к тому времени в моей жизни было больше, чем достаточно, удивить меня было не то, что сложно — нереально. Но Мира систему сломала.
Я запал. Залип. Влюбился.
И понял это, когда было уже неотвратимо: она прокралась под самую кожу, в глубину сердца.
Я любил ее, да и сейчас люблю. Несмотря на весь этот жуткий день, на все, что натворил, понимаю четко одно — без нее моя жизнь будет пустой и никчемной. Даже если для нее я всего лишь тип с ущербными генами.
Я и сам перед ней крупно облажался, только об этом стараюсь не думать, чтобы совсем не разломаться изнутри.
— Никакого развода, — говорю, силком заставляя себя разомкнуть челюсть. Это стресс, внушаю как мантру. Все херня, мы справимся. Будет у нас ребенок, все будет, лишь бы Мира осталась со мной. — Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Это нервы…
Она волком на меня смотрит так, что я затыкаюсь. Ну кого хоть раз в жизни приводили в чувство фразы о том, что надо успокоиться? Никого, только бесят сильнее.
Мира отворачивается к стенке, и между нами вырастает непроницаемая толща льда. Я вижу свою любимую женщину, но до нее никак не дотянуться и не добраться. И кажется, это я виноват во всем случившемся.
Напился, как последний говнюк, оказался в компании девах, а потом еще и денег совал врачу, чтобы он сделал Мире аборт.
От стыда все внутри полыхает жаром. Сам не пойму, как вышло за столь короткое время раздолбать всю свою жизнь к чертовой матери? Меня все устраивало, абсолютно. Дело любимое, жена — любимая, сил полно и уверенности в себе. А сейчас, все что мне остается, пытаться спасти наш брак.
Оставляю Миру одну и иду договариваться с врачом.
Снова. Только на этот раз, чтобы вытащить ее из этой клиники, вернуть домой, туда, где нас так многое связывает. Я готов ошибки свои исправлять, но ребенка назад уже не вернуть, а что еще предпринять, я пока не знаю. Вина разъедает изнутри, точно кислота, мне хочется содрать с себя кожу, чтобы не чувствовать себя таким запятнанным. О чем я думал только, когда настаивал на своем, когда принимал решение за всех? Особенно за того человека, что еще не родился на свет, и ничего не может сделать с нашим выбором, никак на него повлиять.
Я так и не стал отцом, да и мужем вышел хреновым.
Но я не сдамся.
Переговоры занимают мало времени. Врач избегает смотреть мне в глаза, да я и сам не жажду прочитать в его выражении лица, что я конченный мерзавец. Спасибо, хватает своей совести.
Договорившись, что в случае необходимости, к Мире приедут на дом, я подписываю бумажки, и иду в палату к своей жене.
— Детка, собирайся. Я отвезу тебя домой.
Она обхватывает себя за локти, такая до невозможности хрупкая и тонкая, и проходит мимо, так старательно избегая коснуться меня, что это причиняет ощутимую боль. Все в том же самом платье, с кровавыми разводами, как напоминание о самой большой ошибке, совершенной мною за эту жизнь. Я не безгрешен и никогда не каялся, но сегодня я заслужил место в самом кипящем котле в центре преисподней.
Дорогой молчим. Мира сидит на заднем, я смотрю на нее в зеркало и губы кусаю до крови, не зная, как заговорить с ней, как заставить отвечать мне. Снова вспоминаю свою мать, которая после смерти Владика точно так же смотрела сквозь меня, даже если я пытался обнять ее, рассказать о своих достижениях или неудачах. Она вроде бы и рядом — вот стоит, можно дотронуться руками, обнять, пытаясь почувствовать материнское тепло, но мыслями где-то очень далеко, и до меня дела ей больше нет. Будто со смертью брата и я превратился в привидение, вынужденное постоянно скитаться в поисках того, кто смог бы разглядеть в нем живого человека.
Мы поднимаемся вместе в лифте, я уже беззастенчиво разглядываю свою жену, мне нужна хоть какая-то надежда, что мы выпутаемся, но в Мириных потухших глазах застыл весь Ледовитый океан.
В квартиру она заходит первой, и через несколько минут я слышу звуки воды из душа. Больше всего хочется оказаться там рядом с Мирой. Но ноги будто приросли к земле, мой максимум — дойти до кухни и замереть, опираясь о столешницу двумя руками.
Голова болит, так проявляется недавнее опьянение, от которого не осталось и следа. Только ощущение пустоты и раздавленности, да и мысли ворочаются в голове медленнее привычного. Прохожу по комнате, разглядывая кухню так, словно вижу ее впервые. С какой заботой выбрана каждая деталь, начиная от светлого, всегда чистого полотенца до деревянных ложек-лопаток в металлической банке возле плиты.
— Черт возьми…
Испытываю дикое желание выплеснуть накопившийся гнев хоть во что-то, но не стены же бить, право слово? Я вроде как научился уже контролировать свои эмоции к тридцати с лишним, хотя сейчас уже ни в чем не уверен. Возможно, от физической боли стало бы гораздо легче, по крайней мере, я смог бы заглушить тупую внутреннюю боль.
От собственной беспомощности ощутимо тошнит. Подхожу к крану, набирая стакан воды, и осушаю его в несколько глотков. А потом замечаю это.
В духовке стоит лазанья. Свежая, как я люблю, обильно посыпанная сыром. На столе — приборы на две персоны, аккуратные льняные салфетки, свечи расставлены. А значит, пока я пьянствовал, сожалея о своем раненом эго, моя малышка думала обо мне, заботилась. Готовила ужин, чтобы мы могли помириться.
Сердце в груди превращается в одну кровавую рану, и я не уверен, что она когда-нибудь зарубцуется. Наверное, стоит броситься к ней в ноги, умолять, просить прощения, но я едва стою. Слышу, как смолкает звук воды, но Мира из ванны не выходит, а я так и торчу на месте. Провожу устало по лицу ладонью, а потом клянусь: себе, ей, нам, не знаю, громко, срываясь на крик:
— Я тебя не отпущу! Слышишь? Развода не будет, — и уже тише, словно выдохся весь, добавляю, — я слишком сильно для этого люблю тебя, детка.
Глава 10
Несколько раз берусь за ручку двери и тут же одергиваю ее, будто металл раскалился. Не могу выйти. После горячего душа ванная комната
