Вечером, возможно, будет. Не умрете же?
— Не умру, — согласился я, испытывая огромное желание послать ее к черту. Но, судя по всему, это — сменщица Тамары. Ругаться точно не нужно. При желании обслуживающий персонал вполне способен, из мести, превратить проживание в гостинице в маленький, локальный ад. Знаю. Сталкивался. По лицу Бульдожки заметно, с ней и без того договориться об уступках будет сложно. А если поцапаюсь, то невозможно. Ладно, хрен с ним, с душем.
Я развернулся, направился к лестнице, мысленно желая этой гостинице провалиться сквозь землю. Но после моего отъезда.
— Кстати, гражданин…
Пришлось обернуться, всем видом изображая внимание и заинтересованность.
— Не надо ходить по гостинице в майке. Вы не у себя дома. Соблюдайте приличия.
Я посмотрел вниз, на свои ноги. Штаны на месте. Все нормально. Ладно был бы без штанов. Чем ей майка не угодила? Но спорить, опять же, не стал.
Вообще, если честно, я не выспался. Состояние было разбитое. Половину ночи пялился в личное дело Ведерникова и пытался найти хоть какие-то концы. Концов не было. Внешне все выглядело прилично. Хотя, знаем мы эти приличные биографии. Вон, одна уже имеется. Отравительница херова. Даже две, если учитывать жену Маслова. Правда, та хоть безобидная. Наверное…
Меня на Ведерникове просто заклинило. Учитывая, что память пока еще, как в народе говорят, «девичья», тут помню — тут не помню, можно предположить, это неспроста. Допускаю, Максим Сергеевич уже имел какие-то вопросы к Игорю Леонидовичу. В один из приездов мог, например, запросить список сотрудников, попавших в специальную группу. И чем-то ему Ведерников, к примеру, не понравился. Вопрос, чем?
Короче, из гостиницы я вышел уже заведенный. Заскочил по дороге в гастроном, купил какую-то булку, кусок колбасы и конфет. В обед можно будет сходить в «Полет», но сейчас сильно, очень сильно хотелось, даже не есть. Хотелось жрать. Мне кажется, начался активный процесс восстановления организма. Видимо, сознание, наконец, конкретно устроилось на новом месте, в новом теле, и теперь это тело требовало от меня определённых вещей. Я реально начал сильнее испытывать физические потребности разного толка. В первую очередь — голод, жажду. Все время хотелось пить и чего-нибудь съесть.
Во-вторых, утром встало не только солнце. Учитывая, что в моей нормальной жизни, женщины рядом были всегда, то увидев, как совершенно беспардонно вздыбились трусы, я даже слегка огорчился. Не самому факту. Он — нормальное явление. Тут наоборот нужно радоваться, что Максим Сергеевич резв и бодр. А тому, что деть всю эту радость некуда.
Невольно задумался об интимной стороне новой жизни. Просто к воздержанию не приучен. Совсем. Однако, учитывая, какой отвратительный вкус был у Максима Сергеевича на женщин, лучше потерплю. Сейчас надо раскидаться с тем дерьмом, которое на меня свалилось, а потом уже и личной жизнью можно заняться.
Кстати, «свалилось» — очень верное определение. Слово «дерьмо» — тоже подходит исключительно.
Совсем недавно я был рад, что очнулся именно в теле Максима Сергеевича. Нормальная должность. Непыльная работа. Прокатился по заводам, посмотрел, все ли хорошо. Вернулся в Москву. Ну, там что-то подсуетился. Все. При этом — почет, уважение и минимум геморроя. А в итоге? Вылез долбаный Комитет. Потому что уж кем-кем, а чекистом я быть никогда не хотел, даже в детстве. Я вообще не мечтал о героических профессиях. Летчики, водолазы, пожарные — никогда данные образы не казались мне привлекательными.
Ментовка, в которую устроился на заре своей трудовой деятельности — это изначально блажь души. Да и причины там были точно не в героизме. Хотя, в справедливость верил. Пока сам не встрял. Адвокатура… ну, тут вообще особая песня. Прикалывал не процесс защиты. Прикалывало то, что я мог позаботиться о благополучном исходе дела до того, как это дело куда-то двинется.
Но не суть. В любом случае, даже в своей обычной жизни, с предубеждением относился к федералам. Вот не нравились они мне и все тут. Тем более, вообще не хотел оказаться на их месте. Это в современном времени. Где федералы контролируют очень много сфер и при желании неплохо себя чувствуют. А здесь, в Союзе начала 70-х — тем более нет никакого желания работать в Комитете Государственной Безопасности. Это же, блин, постоянный, бесконечный напряг. Я от напрягов отвык. Очень сильно отвык. Все мои напряги в последние годы жизни — успеть решить вопрос, договорится, дать денег, кому надо, до того, как ситуацию сложно будет исправить.
Я уверен на сто процентов, что чекистом быть не готов. Поэтому, требовался план. Хороший, добротный план. Как бы соскочить со службы. И тут тоже проблема. Время. Опять все упирается в чертовы 70-е. КГБ это не просто случайная организация, где легко можно прийти и сообщить, что ты решил уволиться. Тем более, так понимаю, Максим Сергеевич не просто какой-то обычный сотрудник, который занимается всякой мелочью. Учитывая его историю, связанную с семейством Ершовых, мне вряд ли дадут «добро» на преждевременную пенсию. Короче, хрень полная выходит. Но единственное я знал наверняка, не хочу оставаться чекистом. Надо искать выход из этой ситуации. И вот что-то на интуитивном уровне мне подсказывало, моим выходом может стать как раз Александра Сергеевна Комарова. Пока, правда, не знаю, как именно, но обязательно что-нибудь придумаю. Надо будет, сдам, продам, солью ее с потрохами. Собственноручно препровожу в казематы Лубянки. Если, благодаря этому, получу свободу от столь чудесной службы на благо государства. Подло? Вот уж нет. Она мне — никто. Я ей ничем не обязан, ничего не должен. Да и вообще, положа руку на сердце, хрен его знает, так ли безопасны Александра Сергеевна и информация в ее голове для нашей Родины. В любом случае, об этом Комаровой, конечно, знать не нужно. Она должна начать мне доверять.
Кстати, про Лубянку… Это ещё хорошо, что на дворе не какие-то, например, 1953 или 1937. Вот там бы я вообще прозрел.
С такими не очень радостными мыслями появился на заводе. Калинин уже сидел возле кабинета, в ожидание меня. Возле своего же кабинета. Однако, учитывая, что теперь кабинет используется мной, входить без разрешения бедолага не рискнул.
— Доброе утро, — Владимир Александрович вскочил на ноги, едва только заметил меня в конце коридора.
— Доброе? — Я с сомнением посмотрел на Калинина. Прикалывается,
