подчиняются здешнему распорядку, – размышлял я, – только я один, новичок, недоволен. Так не годится». И я решил взять себя в руки.
На обратном пути из школы я пожаловался «Дикообразу»:
– Подумай, нелепость какая – заставили понапрасну сидеть в школе до четвертого часа!
– Ну да? – засмеялся «Дикобраз», но потом серьезно добавил: – Послушай-ка, ты слишком много ругаешь школу! Смотри, если ругать, так уж давай только при мне, а то, знаешь, люди ведь есть всякие, – сказал он, как будто предостерегая меня.
На углу мы с ним разошлись, и расспросить подробно обо всем не было времени.
Когда я пришел домой, явился хозяин.
– Заварю-ка чайку! – сказал он.
«Раз говорит «заварю», значит, угостить хочет», – подумал я. Но хозяин без стеснения заварил мой чай и стал пить сам. По всему было видно, что и без меня он не раз практиковал это «заварю-ка чайку!».
Хозяин, по его словам, любил книги, картины и антикварные вещи и якобы поэтому в конце концов стал потихоньку торговать ими.
– Вы вот тоже, судя по вашему виду, изволите обладать весьма утонченным вкусом, – однажды заявил он, после чего обратился ко мне с совершенно нелепым предложением: – Не начать ли и вам ради удовольствия понемножку тоже заниматься этим? Как вы думаете, а?
Два года тому назад, когда я по одному поручению зашел в отель «Тэйкоку», меня там по ошибке приняли за слесаря, – было такое дело. Когда, повязав голову платком, я осматривал статую Будды в Камакура 11, то какой-то рикша назвал меня старшиной, – и это было. Немало было в прошлом и других случаев, когда меня принимали не за того. Но чтобы кто-нибудь сказал, что я обладаю весьма утонченным вкусом, – такого еще не бывало! Да это вообще сразу поймешь по одежде и по всему моему виду. Посмотрите хотя бы на картинах: там человек с изысканным вкусом обязательно с капюшоном на голове или с листками бумаги для стихов. Всерьез сказать такое обо мне мог только изрядный жулик!
– А по-моему, это противное занятие, – сказал я. – Вроде как отмахнуться от всего и уйти на покой, бездельничать.
– Хе-хе-хе! – засмеялся хозяин. – Сначала-то оно, верно, никому не нравится, но уж если займешься, то не разлюбишь, – сказал он и, опять налив себе чаю, стал пить, как-то странно придерживая чашку.
Собственно говоря, я сам накануне вечером попросил его купить чаю, но такой горький, как этот, мне не нравился. Выпьешь чашку – и в животе делается нехорошо. Я заметил хозяину, чтобы он впредь не покупал горький чай.
– Слушаюсь, – ответил хозяин и нацедил себе еще чашку: чай-то чужой, вот и пьет сколько влезет!
Наконец он откланялся, и я, подготовившись к завтрашним занятиям, сразу же лег спать.
И вот началось: изо дня в день я ходил в школу и занимался там по распорядку, и изо дня в день, как только я возвращался домой, появлялся хозяин и говорил: «Заварю-ка чайку!» Через неделю я уже знал, что творилось в школе, и достаточно познакомился с хозяйской четой.
Я стал присматриваться к другим преподавателям. Оказалось, с тех пор как они подержали в руках приказ о моем назначении, в течение недели, а то и месяца их очень беспокоило, какое у меня сложилось о них мнение – хорошее или плохое? Меня же мысли о моей репутации ничуть не тревожили. Случалось, что в классе я допускал какой-нибудь промах и на какой-то момент становилось скверно на душе, но проходило полчаса, и это ощущение исчезало бесследно. Такой уж я человек: может, и хотел бы, да не могу долго волноваться. Как ученики воспринимают мои ошибки в классе, как на это реагируют директор и старший преподаватель – на все мне было ровным счетом наплевать. Я не был слишком самоуверенным человеком, но характер у меня был такой, что я иной раз мог поступить и очень энергично. Я решил, что, если эта школа мне не подойдет, я сразу же уйду куда-нибудь в другое место, и поэтому нисколько не боялся ни «Барсука», ни «Красной рубашки». Тем более я не заботился о том, чтобы угождать каким-то мальчишкам в классе или подлизываться к ним.
Школа меня устраивала, но вот о квартире этого нельзя было сказать. Если бы хозяин приходил только чай пить, это еще можно было бы терпеть, но он приносил с собой разные вещи. То, что он показал мне в первый раз, по всей вероятности, были заготовки для личных печатей 12, хозяин разложил передо мной их штук десять и предложил:
– Покупайте. Три иены за все, недорого.
– Что я, какой-нибудь бродячий художник, что ли? – возразил я. – Мне эти вещи ни к чему!
Тогда в следующий раз он принес какэмоно 13 с цветами и птицами, работы не то Кадзана, не то еще кого-то там. Он сам повесил картину в токонома.
– А ведь здорово! – сказал он. – Не правда ли?
Я сделал вид, что мне нравится, и вежливо отозвался:
– Н-да, пожалуй.
Тогда он пустился в разъяснения:
– Видите ли, есть два Кадзана: один из них – это Кадзан, и другой – Кддзан, а эта картина – она работы этого Кадзана.
Высказав этот вздор, хозяин стал наседать:
– Купите! Только для вас отдаю за пятнадцать иен!
– Денег нет, – отказывался я. Но он не унимался:
– Денег нет? Отдадите, когда вам будет угодно.
– И были бы деньги, все равно не купил бы! – наконец сказал я, и только тогда удалось от него избавиться.
В следующий раз он приволок большущую плитку для растирания туши, величиной с кровельную черепицу.
– Это танкэй 14, – объявил он.
Хозяин так важно два или три раза повторил это слово, что я, шутки ради, спросил:
– А что это такое – танкэй?
Он сразу же начал рассказывать.
– Танкэй, – сказал он, – бывает из верхнего слоя, из среднего слоя и из нижнего слоя. Теперешние все – из верхнего слоя, но эта плитка, наверно, из среднего слоя. Поглядите на ее пятнышки: их у нее три. Это большая редкость. И тушь на ней хорошо растирать. Попробуйте, пожалуйста! – совал он мне под нос огромную плитку.
– А сколько она стоит? – полюбопытствовал я.
– Видите ли, эту вещь привезли из Китая, и ее владелец говорит, что непременно хочет продать ее, поэтому можно отдать вам по дешевке, за тридцать иен.
«Нет, он окончательно спятил с ума! В школе я еще как-нибудь смогу продержаться, но этой пытки антикварными вещами мне, кажется, долго не вынести!» – думал я.
Однако и школа мне скоро опротивела. Однажды вечером, прогуливаясь по улице Омати, я увидел рядом с почтой вывеску: «Лапша из гречневой муки». Под этой надписью было добавлено: «Токио». Я очень люблю гречневую лапшу. Еще, бывало, в Токио идешь мимо закусочной, вдохнешь аромат пряностей
