старалась, ничего не выходило.
Что. Делать.
Я до конца дня металась по комнате, хватаясь то за бутылочки с ядом, то за мандрагору, то за покрывшийся пылью кинжал — никогда не любила такие грубые методы, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. И все-таки это как-то... не по-ведьмински. Опять же — бумажной волокиты не оберешься. Оставим кинжал на крайний случай.
В конце концов я решила немного освежить голову и, дождавшись темноты, отправилась гулять. Гуляла я всегда по ночам, обычно — мимо домов людей. Они меня, одетую в просторную ночную сорочку, с распущенными черными волосами, спадающими на спину, принимали то за призрака, то за баньши — это если я вдруг начинала напевать мою любимую колыбельную: “В темном лесу колдунья живет, маленьких деток на ужин там ждет...”
В общем, прогулки я любила. Опять же, матушка настаивала, что ночной воздух полезен для кожи, а я все-таки не была лишена тщеславия.
— Вы бы прикрылись, мисс Медея, — недовольно бросил мне вслед Ренфилд, когда я проходила мимо него к воротам особняка, одетая в одну только широкую ночную сорочку, шлейф которой тянулся за мной по дороге. — Все-таки за светлого замуж выходите.
Я отмахнулась.
— А ты уже розы новые высадил, взамен тех, что подарок Лайтвуда съел? Или ждешь, пока матушка заметит, что от ее любимой клумбы три ростка осталось?
— Так нету на рынке красных, — пригорюнился Ренфилд. — Только белые. А за белые она меня самого съест.
— Покрась? — предложила я.
Ренфилд задумался, а я подошла к воротам, пряча улыбку.
За крашеные розы матушка его тоже по головке не погладит — потому что нечего держать ее за дурочку.
Кажется, стража нашей далекой родственницы на этом и попалась. Головы на плечах не сносили в итоге или что-то вроде того. Хотя там какая-то светлая вмешалась и все испортила. Никакого житья от них!
Как назло, обычная прогулка по городу не радовала. Пугались меня, заглядывающей в окна, как-то неискренне.
А может, мне только так казалось?
Лайтвуд! Это все из-за тебя!
Я вспомнила тяжелый взгляд синих глаз, мрачную ухмылку, светлые волосы, падающие на лицо, когда он наклонял голову, широкие плечи, теплые немного шершавые руки… О чем я?
Ах, да.
Я не пойду за тебя замуж, Лайтвуд!
Замерев, я топнула ногой. Белая ткань широкой и длинной ночной сорочки качнулась, почти прозрачная в ярком лунном свете.
“Вы бы прикрылись, мисс Медея. За светлого же замуж собрались”.
Я замерла.
Ренфилд! Ты ж мой… приду домой — поцелую!
Оглядев пустынную улицу, я решительно свернула в узкий переулок, направляясь в ту часть города, где жили светлые. Шлейф ночной сорочки тянулся за мной с тихим, но отчетливо слышным в тишине шорохом. Стоило пройти пару десятков шагов, как навстречу выскочил какой-то мужчина с блестящим в свете луны ножом. Лица я не видела, но поворот был интересный.
Хм…
— Уважаемый, — сладко позвала я. — А вы убивать или грабить? А может... что-то поинтереснее? Обозначьте намерения? Ну куда же вы, уважаемый…
Эх.
Ладно, все равно не было настроения развлекаться.
У меня есть дело этой ночью.
Если Лайтвуд не хочет убежать от меня добровольно — я его заставлю.
Светлые высоко ценили целомудрие. Темные моралью в целом обременены не были, конечно. Несмотря на это, об этой стороне жизни я никогда не думала. Не то чтобы берегла себя для брака (это было бы слишком по-светлому), но... мне казалось, этот момент должен быть особенным. С человеком, который не оставит мне выбора. Это было бы романтично.
Что ж...
Я соблазню Лайтвуда до свадьбы. Сделаю вид, вернее. И ничего больше! Но идти до конца и не понадобится, даже поцелуев не будет.
Лайтвуд во мне разочаруется, как только разгадает мои намерения. Поймет, что темная — это не просто слова.
И откажется от женитьбы.
Всего-то!
Особняк Лайтвудов на территории светлых (куда мне, по-хорошему, без разрешения соваться не стоило) отыскать было несложно.
Огромное строение в три этажа из белого камня, прячущееся за тонкой витой оградой.
От меня не спрячешься!
Я принялась карабкаться вверх, ругаясь про себя. Вот кто так строит? Неудобно же лезть, кованные листочки эти на столбах мелкие, ступни соскальзывают…
Спрыгнув вниз, на мягкую траву, я оглядела окна, свет в которых не горел. Отлично, все спят. То, что надо!
Но где же комната Лайтвуда? Я снова оглядела особняк.
— Утром поговорим, — раздался вдруг тихий мужской голос, и я замерла.
Спустя несколько секунд я сообразила, что голос раздавался из приоткрытого окна на втором этаже.
Присев и спрятавшись за куст, я присмотрелась. Уже спустя несколько секунд мое сердце радостно заколотилось: в окне мелькнула тень: высокий, широкоплечий — точно Лайтвуд!
А там — его спальня, должно быть. В кабинете бы свет горел.
Хлопнула дверь, и я замерла. Кто бы ни приходил к Лайтвуду, он уже ушел.
Посидев еще несколько минут для верности, я подошла к особняку и посмотрела вверх.
Что ж. Забраться было бы сложно, будь я обычным человеком, но я же ведьма, в конце концов. Уж со стеной-то я справлюсь.
Я поползла вверх, цепляясь за крошечные выступы каменной кладки — удачно, что я в белом, так что даже со стороны на фоне белой стены меня нелегко заметить.
Добравшись до окна, я пошептала на раму, коснувшись ее кончиками пальцев, — и створка бесшумно распахнулась.
В комнате было тихо, свет не горел.
Я залезла на подоконник, тихо, как кошка, спрыгнула на пол. Замерла. Тишина. Когда-то способности быть незаметными помогали темным воровать детей из колыбелек, а сейчас — они позволят мне избежать навязанного брака.
Оглядевшись, я застыла, чувствуя, как колотится сердце. Кровать под балдахином, в ней — человек, мужчина, светловолосый. Спит, судя по тихому мерному дыханию.
Отлично.
Я подкралась поближе и змеей скользнула под одеяло. Провела пальцами по спине, прижалась к мужчине, поцеловала его в щеку.
Что-то было не так.
Раньше, чем я сообразила, что происходит, мужчина развернулся, обнял меня, поцеловал в губы, и я замычала.
Так мы не договаривались! Никаких поцелуев, Лайтвуд!
Упершись руками в тощую цыплячью грудь и оттолкнула его от себя.
Стоп. Тощую?
Цыплячью?!
Это не Лайтвуд!
— Отусти! — вспыхнула я.
Мужчина замер. А потом закричал, отшатываясь. Попытался вскочить с кровати, но запутался в одеяле и грохнулся на пол.
— Помогите! На меня напали! — закричал он. — Спасите!
Голос был — знакомый. Тонкий такой, по-юношески хрипловатый, ломающийся.
Подтянувшись поближе к краю кровати, я сдернула одеяло с его лица и воскликнула:
— Сэмюэль Лайтвуд! Что ты здесь делаешь?!
Посмотрев на меня, он опять заорал и натянул одеяло на голову.
Вот и поговорили.
— Где отец?!
— Уходи! — раздался приглушенный испуганный голос. — Сгинь!
В этот момент дверь распахнулась, светильник под потолком вспыхнул.
Я уставилась на вошедшего, целомудренно поправив ночную сорочку и поудобнее усевшись в кровати Сэмюэля Лайтвуда.
Моего несостоявшегося жениха.
Глава
