Боюсь, что она исчезнет так же быстро и внезапно, как появилась в этом богом забытом месте.
Почему она продолжает оставаться так близко?
Вскидывает доверчивый взгляд, снова прячет его под ресницами. Краска смущения на скулах. Закусывает губу — кажется, я уже замечаю, что это у неё привычка, когда нервничает. Мой взгляд застревает там, не могу оторвать.
Мне хочется укусить эти губы тоже. Эта картина так живо вспыхивает перед внутренним взором, что тёмный хмель бьёт в виски. Внутри поднимается что-то жгучее, нестерпимое… опасное. Но я ещё держусь. Я ещё пытаюсь быть благоразумным — за нас двоих держаться на этой черте, за которой нет возврата. Если уж она такая безголовая, что не может, и сама прилетела беспечным мотыльком к моему дьявольскому огню.
Она думает, что такая взрослая в свои… сколько ей должно быть сейчас? По моим подсчетам, вряд ли больше восемнадцати. Воображает себя опытной, мудрой волшебницей. Думает, всё предусмотрела и ей нечего опасаться. Ведь в любой момент она может уйти из этой камеры тем же путем, что и пришла.
Она такая дура.
Потому что ей нельзя было. Ни в коем случае нельзя было приближаться ко мне.
На секунду колет совесть. Ах-ха… надо же, она ещё есть у меня!
Был бы я настоящим рыцарем и героем романа, велел бы ей тут же возвращаться, откуда пришла. Ну, или по крайней мере, держал бы руки при себе.
Но я им никогда не был.
А она — рядом. И смотрит доверчиво. И говорит что-то… мой взгляд снова застывает на её губах. Слов уже не слышу. Кажется, она предлагает поговорить.
Вот же смешная. О чём говорить с такой девушкой мужчине, который девушек не видел десять лет?
Но возможно, у неё ещё был шанс уйти отсюда нетронутой — как и положено видению. Как известно, мечту руками трогать не положено. Совершенством принято любоваться издалека.
Да вот только моя дурочка сегодня бьёт все рекорды глупых поступков.
Она сама, первая касается меня. Пробегает озябшими пальчиками по моей коже, трогает след от оков на моём запястье, и каждый нерв моего тела отзывается на это прикосновение. А что-то ещё глубже, что-то в том месте, где когда-то у меня была душа, отзывается на жалость, которую слышу в её словах. Она жалеет меня? Надо же…
Если трогаешь капкан, не удивляйся, если он захлопнется, девочка.
Тонкие пальцы медлят на моей коже.
Что ж…
Я выдержал много мучений на своём веку, но такого стерпеть не могу.
Поэтому просто тянусь к ней, наплевав на разъярённый вопль Темноты в голове.
«Рано!! Рано, идиот, ты её спугнёшь, и она никогда, никогда больше к нам не придёт!»
Ловлю её руку, чтоб прекратила эту пытку прикосновениями, сгребаю мою малышку в охапку и тяну к себе — такую тёплую, нежную, податливую.
Не ожидающую от меня подобной наглости.
Прости, девочка! Я сам не ожидал, что ты появишься рядом и перевернёшь мой мир вверх ногами.
Мне просто хочется схватить тебя и никуда больше не отпускать.
Мне просто хочется, чтобы ты забрала проклятое одиночество, пожирающее меня заживо. Чтобы ты уничтожила Темноту светом своей улыбки.
Мне просто хочется убедиться, что ты не снишься мне. Что я не сошёл с ума в этом проклятом подземелье.
Мне просто хочется поверить на секунду, лишь на одну безумную-безумную секунду, что ты не заблудилась в хаосе подземных лабиринтов — что ты шла сегодня именно ко мне. Потому что так было суждено.
Потому что ты моя.
На вкус Мэг — как родниковая вода для подыхающего от жажды. Я не могу ею напиться. Мне нужно снова и снова. Мне нужно больше.
Я понял безошибочно, что этот поцелуй у нее первый. А я настолько отвык целоваться, что кажется, просто набросился безо всякого почтения к ее невинности, как голодный грубый зверь.
И поэтому, конечно же, её испугал.
Когда она оттолкнула, когда на месте, где только что было тепло её тела, снова осталась лишь холодная мёртвая пустота — это было как будто из меня вырвали кусок. И теперь я истекаю кровью.
Она говорит что-то, но я не слышу, ослеплённый этой болью, оглушённый, — дико злой на себя, что допустил подобное. Как я стал таким слабым? Когда? Что сделала со мной эта девочка за те считанные минуты, что мы разделили на двоих?
Мне хочется выть и грызть решётку, когда она уходит — но гордость никогда не позволит умолять её остаться.
Вот только звенящая тишина обрушивается на меня могильной плитой.
А потом в этой тишине звучит снова знакомый голос.
«Я всё слышала, мальчик! Ты хотел от меня избавиться? Не выйдет. Даже этой девчонке такое не под силу, кем бы там она себя ни возомнила. Хоть Матерью Тишины, хоть её бабкой. Я — Тьма, и я неподвластна её слабенькой, неоперившейся магии»
«Оставь меня в покое. Это всё равно уже не важно».
Ничего теперь не важно.
Она больше не придёт.
Глава 5. Мэг
Перемещаюсь к себе в комнату — и чуть от неожиданности не получаю остановку сердца, потому что в комнате я не одна.
С каких это пор я стала такой нервной?
Возможно, с тех, как жизнь мне стала преподносить довольно странные сюрпризы.
Ну, или это вполне нормальная реакция, когда видишь собственного брата, сидящим на шкафу, подобрав ноги и вцепившись пальцами в край, как на жёрдочке.
До сих пор не избавился от совиных привычек. И как только забрался туда? Со стола перелез, что ли?
— Здесь теплее! — заявляет негодник, а потом легким скользящим жестом спрыгивает, и вот он уже рядом, смотрит взглядом начинающего инквизитора, даром что меньше меня на целую голову. Впрочем, Данвин активно растёт и обещает в будущем догнать Дункана.
— Я тебе
