Вокруг циркового фургончика, к которому был прикреплен трос, царило большое оживление. В статном мужчине в белой одежде можно было без труда узнать Великого Рудольфо. На нем была блуза с широкими рукавами и тонкое трико до колен, выгодно подчеркивающее его мужское достоинство. Шелковые чулки обтягивали крепкие икры, а на ногах была мягкая белая обувь, похоже, вообще не имевшая твердой подошвы.
Великий Рудольфо был крайне раздражен, поскольку канат, по которому он собирался балансировать к острию башни, трепыхался на вечернем ветру, как верхушки деревьев в осеннюю непогоду. Несколько мужчин безуспешно пытались его натянуть потуже, чтобы как следует зафиксировать.
Подгоняя себя громким «Раз-два, взяли!», они изо всех сил дергали и тащили канат, но ничего не получалось.
Магдалена бросила на Мельхиора взгляд, явно говорящий: «Им не хватает такого силача, как ты!» Парень прекрасно понял, что она имела в виду, и не успела Магдалена высказать свою мысль вслух, как он уже встал в один ряд с другими и стал тянуть канат изо всех сил, пока тот не поддался и Рудольфо не удалось заново его закрепить.
Окружающие одобрительно захлопали в ладоши, а Великий Рудольфо подошел к Мельхиору и от всей души поблагодарил его. Звучащее на итальянский манер имя канатоходца не могло скрыть его франкского происхождения.
— Ты, наверное, первый силач в этом городе! — со смехом сказал Рудольфо, хлопнув по плечу Мельхиора, значительно превосходившего его в росте.
Мельхиор чувствовал себя польщенным. Он с трудом подбирал слова.
— Сегодня, может, только, — наконец произнес он. — Я тут проездом, в «Красном быке» остановился.
— Как бы то ни было, дружище, ты меня очень выручил. Не уходи. Может, опрокинем после представления по кружке.
Мельхиор пожал плечами, но, прежде чем он успел ответить, Великий Рудольфо уже исчез в своем фургончике.
Магдалена наблюдала всю сцену, стоя в нескольких шагах, и приглашение канатоходца не прошло мимо ее ушей. При одной мысли, что придется выйти из толпы и бражничать с Великим Рудольфо, ей стало не по себе. Она потянула Мельхиора за рукав и шепнула ему на ухо:
— Давай уйдем. Ни к чему нам сейчас давать какие-либо объяснения, откуда мы да куда путь держим. Циркачам никогда нельзя верить!
— Ты права, — согласился Мельхиор, и они, протиснувшись сквозь давку, вернулись в трактир «Красный бык». Трактирщик был в полном одиночестве.
— Да, я знавал лучшие времена, — криво усмехнулся он, глядя на пустующий зал. Потом протянул Мельхиору фонарь и пожелал им спокойной ночи.
Лестница на верхний этаж под скатом крыши скрипела под каждым шагом, как старая телега, доверху нагруженная сеном. Со стен обсыпалась штукатурка; отведенная им комната тоже видала виды. Два круглых окна с выпуклыми стеклами выходили во двор. Под окнами стояла кровать, пред-ставлявшая из себя квадратный деревянный ящик почти вровень с полом. В ящике лежали два тюфяка, набитые соломой, которая торчала в разные стороны, и покрытые сверху шкурой. Рядом с ложем с обеих сторон стояло по стулу. Больше ничего из обстановки не было.
Мельхиор поставил фонарь на стул и бросил на Магдалену взгляд, смысл которого она не поняла. Что касается спального места, то оба были не слишком избалованы и ко всему привыкли. Окна были со стеклами, тюфяки сухие, мышей или крыс вроде не наблюдалось, во всяком случае, на первый взгляд. Чего еще желать?
Недолго думая, Магдалена начала раздеваться. То, что Мельхиор при этом смотрел на нее, нисколько не смущало девушку. Годы, проведенные в монастыре, притупили ее интерес к другому полу. Мужчины не притягивали ее. Да, в мыслях она страшилась того мига, когда перед ней когда-нибудь предстанет мужчина с недвусмысленным намерением. Мельхиора она могла уж точно не бояться. В детстве они часто купались с ним в речке нагишом, и для обоих это была самая естественная вещь на свете. Почему что-то должно было измениться?
При виде мигающей лампы в памяти вдруг всплыли события прошлой ночи, и у нее задрожали руки. Смочив слюной большой и указательный пальцы, она потушила свет и легла на правую часть кровати. Мельхиор молча, не раздеваясь — видимо, чтобы быть готовым ночью в любой момент отразить атаку врага, — последовал ее примеру.
«Интересно, о чем сейчас думает Мельхиор?» — пронеслось в голове у Магдалены. Издалека в темную каморку проникал уличный шум — там горланили, орали, хлопали в ладоши. Сморенная приятной усталостью, она уже почти засыпала, когда рядом вдруг раздался голос Мельхиора.
— Ты меня не спросила, почему я вновь заговорил, — сказал он.
Магдалена моментально проснулась. Что она должна ответить? Как реагировать? Выдержав паузу, она произнесла в темноту:
— Я боялась, что мой вопрос будет тебе неприятен.
После этого в комнате снова надолго повисло молчание.
Тишина казалась бесконечной, пока у Магдалены не лопнуло терпение, и она спросила:
— И как ты думаешь, почему к тебе вернулась речь?
Мельхиор явно ждал этого вопроса.
— Сначала ты должна узнать, почему я потерял речь, — ответил он, не в силах справиться с волнением.
— Ты расскажешь мне?
Похоже, ему был нужен разбег для длинного объяснения, ибо Мельхиор приступил к рассказу не сразу — сначала медленно, а затем все живее и живее, так что речь его стала более уверенной. При этом он говорил как бы отстраненно, будто рассказывал чью-то чужую историю, а не вспоминал свою собственную.
— Моя мать была белошвейкой. Женщина очень талантливая и ослепительная красавица. Никто, включая ее саму, не мог предположить, что именно эти качества станут причиной ее трагической судьбы. Ловкость ее пальцев и прекрасный вкус, с которым она шила тонкое белье, уже в молодые годы обеспечили ее богатыми клиентами. Дворяне заказывали моей матери нательное белье, и даже епископ Регенсбургский шил у нее стихари с роскошной отделкой из дорогих кружев. Именно последний воздавал должное не только швейному искусству своей портнихи, но и ее длинным рыжим волосам и пышным грудям, которым бы позавидовала любая кормилица.
Однажды, когда она принесла епископу заказанное церковное облачение, тот без обиняков спросил ее, не хотела бы она услужить ему, — именно так он и выразился, добавив при этом, что вреда ей ни в коем случае не нанесет. Будучи юной и неопытной, мать почувствовала себя польщенной, а перспектива выгодно заработать на любви и тот факт, что епископ был видным мужчиной приятной наружности, окончательно рассеяли ее сомнения.
От тебя наверняка не укрылось, что все наши духовные сановники, вопреки законам Церкви, содержат наложниц. Многие умудряются иметь даже несколько связей, чем и похваляются между собой. В отличие от них епископ Регенсбургский оказался человеком чести и совести. Во всяком случае, как утверждала мать, второй у него не было, никто не оспаривал у нее епископское ложе…
Магдалена взволнованно перебила Мельхиора:
