Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
первую помощь.
Но и у меня ум зашел за разум, когда я услышал рядом тоненькое повизгивание. Такие звуки не могли издавать ни Егор Петрович, ни Птаха, а соплеменников моего пациента уже и след простыл. Я глянул вниз и обмер. Обезглавленный пленник дрыгал ногами, силясь выпутаться из своей упаковки. Это бы, положим, не вогнало меня в оторопь – известно же, что петух с отрубленной башкой даже бегать способен, – но из недр ковра, или что оно там было, доносился тот самый визг, который оторвал меня от медицинской процедуры.
Миг спустя из визга вылупились слова:
– Выпустите! О! Дышать нечем!
Как можно было дышать и тем более говорить, не имея ни носа, ни рта?.. Мне стало не по себе, я забыл и про вогула, и про перевязку, метнулся к своему старшему напарнику.
– Что это, Егор Петрович?
Субинспектор, разом спавший с лица, вытер с плеши испарину и коротко бросил мне:
– А ну-ка… размотаем его!
Мы раскатали ворсистую оболочку, и из нее вывалился совершенно целый человечек, ростом ниже среднего, в очочках, с прилипшими к потным щекам соринками. Он был одет в мятую цветную сорочку, потертый пиджак и парусиновые штаны, без заплат, но с бахромой и пятнами от дорожной грязи – свидетельство того, что их хозяин исходил немало верст.
Увидев нас, он приподнялся, набрал полную грудь воздуху, но вместо благодарности выдохнул:
– Что вы наделали?! О! Кто вас просил?..
Глава II
где повествование продолжает субинспектор первого разряда Егор Кудряш
Не, ну вы серьезно? Какой из меня писатель, клопа вам в онучи! Курам на смех…
Ладно, перескажу как сумею. Только уговор: не плеваться и рыло не воротить.
Признаюсь вам по-честному, когда этот безголовый верещать начал, я чуть не обделался. Гляжу, и столичник – белый весь, как штукатурка. Но потом-то выяснилось, что голова, будто бы отрубленная, – не голова, а тюк с тряпьем. Не тюк даже, а так – тючок. Говоря коротко, разыграли нас вогулы, устроили представление, а мы и повелись, пельмени ушастые.
Я того, который из ковра вылез, спрашиваю:
– Ты кто такой будешь? По доброй воле или силком тебя в эту рванину закатали?
А он мне:
– Я этнограф. Зовут меня Байдачник Антон Матвеевич. Если убедиться желаете, вот вам документ. О!
И показывает мне командировочное удостоверение. Выдано педагогическим факультетом Пермского госуниверситета. Все чин по чину: номер, печать, две подписи – декан Будрин и ректор Седых. Я в Перми давно живу, профессоров этих знаю персонально.
– Как там, – спрашиваю, – Семен Николаевич, клопа ему в онучи?
Семен Николаевич – это ректор. Папаша у него – статский советник, в губернском акцизном управлении отирался, но сынок не в него пошел. Большевик истинный, при нем рабоче-крестьянского студенчества в университете вполовину больше стало, и почти все – комсомольцы и коммунисты.
Байдачник мусор с пиджака счистил и между делом рассказал, что ректор жив-здоров, но в скором будущем в Москву переезжать собирается, его в Академию наук залучили, он ведь тоже по части всякой там этнографии и антропологии дока первостатейный.
Гляжу я, что не врет очкарик. Веду далее: как, дескать, в ковер попал? И что это за шапито такое? Тут я поднимаю тючок с тряпьем и показываю ему.
Вы бы видели, как он вызверился!
– Во-первых, – цедит мне сквозь зубы, – это не ковер, а кошма. Она в ходу у кочевых народов, которые имеют дело с крупным рогатым скотом. Бывает простая, бывает с орнаментом. Видите? На этой узор. Значит, она используется не в хозяйственных, а в культовых целях. А во-вторых… как, кстати, ваше имя-отчество?
– Егор Петрович.
– А во-вторых, Егор Петрович, вы мне сорвали ценнейший научный эксперимент. У вогулов, как у многих самобытных народностей, есть ряд церемониалов, которые человеку иного культурного склада кажутся эксцентричными, даже дикими. Моя задача – собрать как можно больше примеров, систематизировать их, классифицировать и дать им логическое толкование. О! В частности, у этих замечательных аборигенов существует красивый обычай – призывание милости высшего божества Нуми-Торума. Мне разрешили не только посмотреть на это действо, но и поучаствовать в нем. А вы все испортили!
И понес, и понес, да с присвистом, на нерве. Особенно меня это его «О!» бесило – он его куда ни попадя совал. А голосок писклявый – как у ребенка. Понятно, что такого клоуна в преподаватели не поставят – студиозусы его переорут и шапками закидают. Ему только по экспедициям и шастать. Но с другого боку посмотреть – не робкого десятка парнишка. Из города уехал, к лесному народцу прибился – и все ради науки!
– Ты где живешь-то, клопа тебе в онучи?
Он опять затараторил. И ежели ему верить, то прям Миклухо-Маклай получается. Месяца четыре тому назад, еще по зимнему времени, внедрился к вогулам. Язык ихний он в университете выучил, шпарил, как на родном (в этом мы скоро убедились). А еще покорил их тем, что всех божков вогульских знал наперечет и легенду о сотворении мира гагарой пересказывал, как «Отче наш». То есть по первости они его малость чурались, но потом почти за побратима приняли. Он пять тетрадок извел: записывал их сказки, песни, прибаутки, словом, всяко-разный фольклор. А что еще этнографу надо? Хуже обстояло с обрядами – это справа деликатная, к ней абы кого не подпускают. Но он и тут исхитрился – прошел что-то вроде экзамена: чашу медвежьей желчи выпил, сырым опенком зажевал, голышом на муравейнике посидел – короче, стал своим в доску. И удостоился чести быть допущенным к церемонии ублажения наивысших сил.
Церемония был двухфазная. Первым пунктом вогулы прах своего сородича Кушты под священный камень перенесли. Это им вроде как с небес посоветовали, ибо негоже вожаку, который для них уже былинным героем стал, как для нас Илья Муромец или Добрыня Никитич, на мирском кладбище лежать. Пускай он и крещеный, и от родни отколовшийся – прежних-то его заслуг это не умаляет. Строго говоря, они его косточки для того и перезахоронили, чтобы мятежную Куштину душу в лоно отеческой веры возвернуть.
Но шут с ним, с Куштой, клопа ему в онучи. Второй пункт программы куда как
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
