— Давай, добей меня!
— Только если успокоишься.
— Парень, ты лучше веди себя прилично, — вмешался Генрих. — Марк не любит психов и может очень многое.
— Хорошо, — сдался Фред.
— Когда-то я работал на «Полярную Звезду Торонто», но ушёл оттуда. Я устроился в эту организацию только для того, чтобы узнать правду. И я узнал её. И правда потрясла моё воображение! Я почувствовал себя рыбкой, что выросла в аквариуме, а попала в океан.
— К чему ты ведёшь?
— Наконец, десерт.
Марк положил на скамейку возле Фреда фотографию. Фред даже не стал спрашивать, откуда у Марка это фото — теперь он ничему не удивлялся. На фото были женщина с длинными каштановыми волосами и ребёнок семи лет, одетый в майку с логотипом Кубка Стэнли. Оба, счастливые, стояли на фоне стадиона «Скоушабэнк-арена». Мальчик показывал жест, похожий на рокерскую «козу», но было в этом жесте нечто особенное. Во-первых, указательный палец и мизинец были строго параллельны, во-вторых, большой палец лежал на указательном. Те, кто не знали истинного значения жеста, подумали бы, что он больше подходит для рок-концерта, и уж точно не для семилетнего мальчика, но те, кто знали, могли увидеть в этом простом жесте историю, что охватывала судьбы миллионов людей.
— Обрати внимание на этот жест. Узнаёшь его?
— Нет, — Фред соврал. При виде жеста, по его груди разлилось тепло, а затем нахлынула возвышенная радость. Хотелось плакать и возносить мальчика на фото на руках.
— Это ты, — Марк указал на мальчика. — Но это ещё не всё.
Увидев то, что было на второй фотографии, Фред забыл, как дышать. Лицо окаменело. Пальцы непроизвольно сжались в кулак, а зрачки расширились. Рот открылся. Фред почувствовал себя рыбой на суше.
— Откуда это у тебя? — прохрипел он, не глядя на Марка. — Она не может быть реальна!
На фото было то, что Фредди в детстве часто видел во сне. До семи лет, до того, как начал принимать лекарства. Здание, которого не могло быть, стояло на площади. От него расходились, будто лучи, белые улицы, такие ровные, что создавалось впечатление, будто все дома высечены из цельного куска мрамора. С высоты, с которой была сделана фотография, едва-едва различались мостовые из светло-серых плит, но ясно выделялась одна достопримечательность, которую нельзя было спутать ни с чем — огромная башня в форме шестиугольной призмы, с семью пиками на вершине.
— Скажи мне, что это монтаж, — Фред посмотрел Марку в глаза. — Скажи, что это нарисовали в «Фотошопе» по моим детским рисункам, или взяли под гипнозом, когда я был маленький. Скажи мне это!
Марк лишь медленно покачал головой.
— Город реален.
— И всё, что я воображал... Все видения...
— Реальны.
2
Дальнейший путь лежал на север штата, и это были долгие — бесконечно долгие — тринадцать часов. Можно было доехать и за десять, если бы не приходилось останавливаться. Как объяснял эти остановки Марк, это были меры предосторожности.
Чем дальше, тем меньше оставалось вечерних огней, тем увереннее властвовала ночная тьма. В неё ушли небоскрёбы, жилые кварталы и многоэтажки, а позже — фермерские поля. Кончились приветливые лесопарки, идеальные для семейного отдыха. Всё реже мелькали за окном лиственницы и всё чаще — ели и сосны.
Ближе к концу поездки, Фред заснул, а Марк пересел на переднее сиденье.
— Как поживает Беатрис? — поинтересовался он у Генриха по-немецки.
— Чудно, — ответил тот. Получилось немного резковато.
— Что-то не так?
— Этот Фред. Ты в нём уверен?
— Больше чем в себе.
Недолгое молчание.
— Помнишь тот день, после гонки, в Мюнхене? — спросил Генрих.
— Конечно. А что?
— Я, конечно, сделал вид, что поверил тебе, но, — Генрих подбирал слова. — Я боялся. До ужаса! А этот? — он качнул головой в сторону пассажирского сиденья. — Будто на прогулку с друзьями собрался!
— Генрих, спокойно. Может, он, как и ты, боится, но не подаёт виду.
— Ага! Конечно, — он только теперь вспомнил, что рядом спит человек и заговорил тише. — Сомнения, Марк. Со-мне-ни-я.
— И в чём они, твои сомнения? — весело спросил Марк.
Тот ничего не ответил и, переключившись на дальний свет, прибавил скорости.
— Хочу поскорее с этим закончить.
Цивилизация перестала напоминать о себе к полуночи. Кончилось Трансканадское шоссе, и машина съехала на грунтовую дорогу. Когда показались первые звёзды, серебристый «Опель» остановился посреди хвойного леса.
Генрих вышел, размял ноги и захлопнул дверь. Фред проснулся, потянулся и протёр глаза.
— Где мы?
— Это место называется «слабой зоной». Пойдём, — Марк помог ему выйти.
Генрих сошёл с обочины и начал спускаться со склона прямиком в дикую чащу. За ним это сделали остальные двое. Жёсткие кусты, острые неровные валуны и мягкая грязь мешали идти. В темноте невозможно было разглядеть, что находится в десятке шагов, и даже фонарик Генриха едва помогал. Дошли до оврага. Марк остановился и оперся спиной
