то ближе, однако близость эта была не столько физической, сколько психической. Убеждение моё настолько окрепло, что стало нарастать беспокойство, в котором уже сквозил страх: я не мог оставаться на месте, мне безудержно захотелось чьего — нибудь общества. Я быстро подошёл к двери, открыл её и тихо вышел в коридор, чтобы найти хозяина дома.
И тут же сделал новое открытие. В комнате звуки, без сомнения, доносились с востока и лишь слабая, почти неощутимая дрожь отдавалась в старом доме. Но сейчас, во тьме коридора, куда я вышел без лампы, мне стало ясно, что шаги и дрожь исходят откуда — то снизу — не из самого дома, нет, источник их располагался гораздо ниже: они будто бы подымались из глубоких подземелий. Напряжение нервов моих возрастало, пока я стоял в темноте, пытаясь взять себя в руки, — и тут я увидел слабое свечение снизу лестницы. Я сразу же бесшумно двинулся к ней, перегнулся через перила и увидел, что это горит электрическая свеча в руке Пола Таттла. Он стоял в нижнем вестибюле в халате, хотя мне даже сверху было видно, что он так и не раздевался. Свет, падавший на лицо, обнажал всю напряжённость его внимания: вслушиваясь, он слегка склонил голову набок — и стоял так всё время, пока я на него смотрел.
— Пол! — наконец позвал я громким шёпотом.
Он сразу вскинул голову и увидел моё лицо, наверняка попавшее в круг света.
— Вы слышите? — спросил он.
— Да… Бога ради, что это?
— Я слышал это раньше, — ответил он. — Спускайтесь сюда.
Я сошёл в вестибюль и остановился подле него. Несколько мгновений он изучал меня пытливо и пристально.
— Не боитесь, Хэддон?
Я покачал головой.
— Тогда пойдёмте.
Он повернулся и повёл меня вглубь дома; мы стали спускаться в подвалы. Всё это время шаги звучали всё громче, словно и впрямь приближались к дому, исходя откуда — то снизу и теперь очевидным было не только явное сотрясенье самого здания, его стен и опор, но и содроганье, колыханье всей почвы вокруг. Будто бы некие подземные катаклизмы избрали для своего проявленья это место на земной поверхности. Однако Таттла это не трогало — судя по всему, он испытывал такое и прежде. Сразу же он прошёл через первый и второй подвалы в третий, располагавшийся несколько ниже остальных; вероятно, его устроили позднее первых, но облицевали такими же блоками известняка, скреплёнными цементом.
В самом центре нижнего подвала Таттл остановился и тихо прислушался. Шаги уже достигли такой силы, что казалось, будто весь дом захвачен круговоротом вулканической активности; лишь его опоры оставались прочны, а балки у нас над головами сотрясались и вздрагивали, скрипели и стонали от того громадного напряжения, что копилось в почве под нами и вокруг. Даже каменный пол, казалось, ожил под моими босыми ногами. Но затем нам почудилось, что шаги отступили, хотя на самом деле они, разумеется, нисколько не утихли — просто мы несколько привыкли к ним и наш слух настроился на иные звуки в более мажорном ключе: они тоже поднимались снизу, как бы с огромного расстояния, означая собою некое неизбывно отвратительное ползучее зло, что постепенно обволакивало нас.
Их первые свистящие ноты были не очень ясны и никаких догадок об их происхождении у меня не возникло; мне пришлось вслушиваться несколько минут, чтобы понять — то, что вплетается в зловещий свист или хныканье, исходит от чего — то живого, какого — то мыслящего существа, ибо немного погодя звуки переросли в грубые и неприятные слова, неясные и неразборчивые, хотя слышно их было хорошо. Таттл уже поставил свечу, опустился на колени и теперь полулежал на полу, приложив ухо к каменной плите.
Повинуясь его жесту, я сделал то же самое и обнаружил, что звуки из — под земли стали более узнаваемыми, хоть и не менее бессмысленными. Сперва я слышал только невнятные и, вероятно, бессвязные завывания, на которые накладывалось зловещее пение. Позднее я записал его так: «Йа! Йа!.. Шуб — Ниггурат… Уг! Ктулху фхтагн!.. Йа! Йа! Ктулху!»
Но стало вскорости понятно, что насчёт по меньшей мере одного звука я несколько ошибался. Само по себе имя Ктулху слышалось хорошо, несмотря на ярость шума, нараставшего вокруг; однако слово, певшееся следом, казалось несколько длиннее «фхтагн». К нему будто прибавлялся лишний слог, но я всё же не был уверен, что его там не было с самого начала. Вот пение стало ещё яснее и Таттл извлёк из кармана блокнот и карандаш и что — то записал:
— Они говорят: «Ктулху нафлфхтагн».
Судя по его лицу и глазам, в которых слабо засветилось воодушевление, эта фраза о чём — то ему говорила, но для меня она не означала ничего. Я смог узнать лишь ту её часть, которая по своему характеру была идентична словам в кошмарном «Тексте Р’льеха», а после — в журнале, где их перевод вроде бы означал «Ктулху ждёт, видя сны». Моё очевидное непонимание, судя по всему, напомнило моему хозяину, что его познания в филологии намного превосходят мои, ибо он слабо улыбнулся и прошептал:
— Это не что иное, как отрицательный оборот.
И даже тогда я не сразу понял, что он имел в виду: подземные голоса, оказывается, поют вовсе не то, что я думал, а «Ктулху больше не ждёт, видя сны»! Вопрос веры уже не стоял, ибо происходившее имело явно нечеловеческие истоки и не допускало иного решения, кроме того, что было сколь угодно отдалённо, однако так или иначе связано с невероятной мифологией, недавно истолкованной мне Таттлом. К тому же теперь, словно осязания и слуха было недостаточно, подвал наполнился странным гнилостным духом, перебиваемым тошнотворно сильным запахом рыбы, — очевидно, вонь сочилась сквозь сам пористый известняк.
Таттл потянул носом почти одновременно со мной и я с опаской заметил, что лицо его тревожно окаменело. Какой — то миг он лежал спокойно, затем тихо встал, взял свечу и, ни слова не говоря, на цыпочках двинулся прочь из подвала, поманив меня за собой.
Лишь когда мы снова оказались наверху, он осмелился заговорить.
— Они ближе, чем я думал, — задумчиво произнёс он.
— Это Хастур? — нервно спросил я.
Но он покачал головой:
— Вряд ли он, поскольку проход внизу ведёт только к морю и часть его, без сомнения, затоплена. Следовательно, это наверняка кто — то из Тварей Воды — тех, что спаслись после того, как торпеды уничтожили Риф Дьявола под проклятым Инсмутом. Это может быть сам Ктулху или те, кто служит ему, как
