в кресло.
– Герцог Дивайзис, – шепотом сообщил он. – Достойнейший человек, крайне! Его племянник лорд Рональд Стоксхэй был среди моих учеников. Блестящий юноша!
Стало ясно, что в груди мистера Эбни еще теплится старый феодальный дух.
Мы приступили к обсуждению.
– Итак, мистер Бернс, вы желаете стать одним из нас, посвятить себя делу преподавания?
Я постарался сделать вдохновенное лицо.
– Что ж, – продолжал он, – в определенных обстоятельствах, в каких… э-э… можно сказать, нахожусь и я сам, нет занятия приятнее. Работа наша весьма увлекательна! Сколь радостно наблюдать за формированием юных умов, более того, способствовать их развитию, и особенно, когда имеешь дело с теми из них, кто в один прекрасный день займет место среди наследственных законодателей, этой когорты энтузиастов, которые, несмотря на вульгарные нападки крикунов-демагогов, по-прежнему вносят немалую лепту в благосостояние нашего отечества! Да-с!
Он перевел дух, позволив мне выразить искреннее согласие, затем спросил:
– Вы ведь выпускник Оксфорда, мистер Бернс? Кажется, вы упоминали? Ах да, вот ваше письмо. Да-да, именно так. Вы учились в… э-э… а, вижу. Замечательный колледж, декан его – мой старинный друг. Может, вы знали моего бывшего ученика лорда Ролло? Хотя нет, он учился позже. Превосходный юноша, изумительный… Вы получили диплом? Да, вижу… и выступали за университет в крикете и регби? Великолепно! Mens sana in… э-э… corpore sano. Да-с![2]
Аккуратно сложив письмо, он вернул его в карман.
– Как я понимаю, ваша главная цель, мистер Бернс – изучить у меня в школе, так сказать… э-э… азы нашего дела, учебный процесс. Опыта преподавания вас мало или нет совсем?
– Нет, никакого.
– В таком случае, несомненно, вам лучше всего какое-то время поработать рядовым преподавателем. На этой должности вы основательно изучите все тонкости нашей профессии, что упрочит ваши позиции, когда вы приступите к руководству собственной школой. Науку преподавания можно освоить только на практике! Как там у Лонгфелло… э-э… «Тем, кто моря устрашится, тайны моря не познать!» Да, я настоятельно рекомендовал бы вам начать с нижней ступеньки и повариться хоть немного в гуще практики.
– Вы правы, – покивал я, – безусловно.
Моя готовность его явно порадовала и доставила облегчение. Думаю, он ожидал, что я заартачусь, услыхав о практической работе.
– Так совпало, – продолжал он, – что мой преподаватель классических языков уволился в конце последнего семестра. Я как раз собирался идти в агентство искать замену, когда получил ваше письмо. Как думаете, вы… э-э…
Тут следовало поразмыслить. К Арнольду Эбни я ощущал симпатию и не хотел наносить его школе слишком уж большой урон. Я намеревался украсть мальчишку, который, как ни формируй его юный ум, никогда не станет наследственным законодателем, однако вносит свою лепту в ежегодный доход директора. Стоит ли удваивать преступление, будучи еще и бесполезным учителем? Впрочем, пусть я не Джоуитт и вообще не филолог, но с латынью и греческим знаком, так что малышню уж как-нибудь обучу самым азам. Моя совесть может быть спокойна.
– С удовольствием, – ответил я.
– Вот и отлично! Тогда будем считать, что вопрос… э-э… решен, – заключил мистер Эбни.
Наступила пауза. Мой собеседник беспокойно теребил пепельницу. Поначалу я недоумевал, но потом меня осенило. Настало время перейти к низменной теме – обсудить условия.
В то же время я сообразил, как бросить еще одну кость своей капризной совести. В конце концов, все упирается в деньги. Похищая Огдена, я лишаю Эбни дохода, однако, заплатив, возмещу потерю.
Ну что ж, прикинем. Огдену сейчас лет тринадцать, а в приготовительной школе учатся примерно до четырнадцати, так что в «Сэнстед-Хаусе» ему пребывать около года. О плате за обучение остается только догадываться… ну, возьмем по максимуму. Я сразу взял быка за рога и назвал сумму.
Оказалось, попал в точку, моя мысленная арифметика была достойна похвалы. Мистер Эбни просиял. За чаем с пышками мы окончательно сдружились, и в течение получаса я услышал о таком множестве педагогических методик, какого и вообразить не мог.
Мы распрощались у парадной двери клуба, и Арнольд Эбни проводил меня с крыльца благосклонной улыбкой.
– До свидания, мистер Бернс, до свидания! Встретимся… э-э… у Филипп.
Я вернулся домой и вызвал звонком слугу.
– Смит, с утра первым делом достаньте мне кое-какие книги. Записывайте!
Он деловито послюнил карандаш.
– Латинская грамматика.
– Да, сэр.
– Греческая грамматика.
– Да, сэр.
– «Простые отрывки из прозы» Бродли Арнольда.
– Да, сэр.
– И «Записки о Галльской войне» Цезаря.
– Не уловил имя, сэр.
– Цезарь.
– Благодарю вас, сэр. Что-нибудь еще, сэр?
– Нет, это все.
– Хорошо, сэр. – И он испарился из комнаты.
Слава богу, Смит всегда считал меня сумасшедшим, а потому никаким просьбам не удивляется.
Глава II
«Сэнстед-Хаус» располагался внушительным квадратом в георгианском стиле посреди участка в девять акров. Поместье когда-то принадлежало семейству Бунов и поначалу было куда обширнее, но течение лет внесло перемены. Финансовые потери вынуждали распродавать земли, а новые дороги урезали их еще больше. Старинные устои деревенской жизни рушились, путешествовать стало проще, и члены семьи разъезжались один за другим. В конце концов последний из Бунов пришел к заключению, что содержать такой большой и дорогой дом невыгодно.
Превращение в школу стало результатом естественной эволюции. Для обычного покупателя дом был великоват, а богачей урезанные земельные владения не впечатляли. Полковник Бун с радостью уступил дом Арнольду Эбни, и так было положено начало школе.
Все необходимые условия в усадьбе наличествовали. Дом стоял на отшибе, в двух милях от деревни и недалеко от моря. Снаружи имелись площадки для футбола и крикета, а внутри хватало помещений, больших и поменьше, для классных комнат и спален.
К моему приезду население этой маленькой, отрезанной от мира колонии составляли, помимо директора Арнольда Эбни, учителя по фамилии Глоссоп и домоправительницы, две дюжины учеников, дворецкий, старшая горничная, две младших, слуга на все руки, кухарка и судомойка.
Если не считать самого Эбни и Глоссопа, унылого, нервного и манерного, в первый вечер я перекинулся словом лишь с Уайтом, дворецким. Некоторые нравятся с первого взгляда, таков был и Уайт, отличавшийся удивительной вежливостью даже для дворецкого, но без суровой отстраненности, какую я замечал у его коллег.
Мы успели поболтать, пока он помогал мне распаковывать пожитки. Среднего роста, полноватый, но мускулистый, Уайт был очень подвижен, что обычно несвойственно дворецким. Из кое-каких оброненных замечаний я сделал вывод, что путешествовать ему довелось немало.
В общем, он меня заинтересовал. У него было чувство юмора, а полчаса, проведенные с занудой Глоссопом, заставили меня ценить это качество особо. Выяснилось, что Уайт, как и я, в школе новичок. Его предшественник внезапно уволился во время каникул, и Уайт занял вакансию почти одновременно со мной. Мы согласились, что место приятное, а уединенность, как я понял, Уайт считал достоинством. Сельское общество его не слишком привлекало.
Моя работа началась на следующее утро в восемь часов.
Первый же день в корне изменил мои представления об образе жизни преподавателя в частной школе. Его судьба оказалась достойна зависти лишь на сторонний взгляд. Прежнее мое мнение складывалось из детских школьных наблюдений, когда учителя виделись небожителями, которые ложились спать, когда хотели, не готовили уроков и не подвергались порке. Эти три фактора, в особенности последний, составляли вполне приемлемую основу моей мечты об идеальной жизни.
Однако, не пробыв в «Сэнстед-Хаусе» и пары дней, я ощутил растущие сомнения. Видя, как учитель пребывает в заманчивом безделье, мальчишка понятия не имеет, насколько тяжкое бремя несет бедолага на самом деле. Он постоянно на работе, а осознавать это весьма нелегко, особенно тому, кто до сей поры жил привольно и беззаботно, защищенный от большинства невзгод солидным доходом.
«Сэнстед-Хаус» научил меня уму-разуму, сотню раз ткнув носом в слабость характера и нерасторопность, которые я невольно проявлял. Должно быть, некоторые другие профессии требуют большей отдачи, но и преподавание чудесно взбадривает того, кто имеет независимый доход и до сих пор прожигал жизнь как хотел.
Такая встряска была мне необходима, и я ее получил.
Даже директор, казалось, понял, как благотворно действует на мою душу школьная
