работы прекрасны.
– Готово! – воскликнула Дирс. – Наконец-то.
Кинфия небрежно пожала плечами.
– Предскажи что-нибудь существенное.
– В ближайшее время не случится ничего важного, – ответила я. – Но сейчас сюда войдут мама и Миртес.
Я ожидала возражений, что это мало похоже на предсказание, так как Миртес всегда играл для нас на флейте в это время, а мама никогда не пропускала его выступления.
Но Мело медленно покачала головой.
– Не сегодня.
Кинфия потянулась.
– Ты выбрала единственный день, когда он не будет играть.
Неужели кто-то сказал, что он не придет?
Неужели Аполлон обманул нас с Геленом, показав нам ложное будущее? Как же я надеялась, что все увиденное было неправдой!
– Кажется, у него живот болит, – пояснила Аминта и добавила: – Мне пора возвращаться к ткацкому станку.
Остальные последовали за ней, и я к ним присоединилась. Миртес внесет ясность, когда придет, – или не придет.
Мама с музыкантом появились, едва я взялась за работу, и он начал играть свои обычные величественные песни. Я не могла налюбоваться еще не увядшей красотой матери. К тому времени как Троя падет, от горя и утрат ее лицо покроется сетью тонких морщин.
На глаза навернулись слезы.
Миртес закончил выступление, поклонился и ушел.
Тяжело сглотнув, я прошептала:
– Я же говорила, что сегодня он будет играть!
– Но он не собирался, – сказала Мело. – Видимо, просто почувствовал себя лучше.
– Или твоя мать велела ему играть, несмотря на самочувствие. – Кинфия отложила веретено и зевнула. – Может быть, твой дар не учитывает матерей и больные животы.
Это просто сводило с ума!
Три ворона, хлопая крыльями, уселись на перила балкона. Они прокаркали:
Без зренья кроты находят свой путь
В глубинах земли меж Аидом и нами.
Троянцы же видят лишь то, что хотят,
И между трех сосен блуждают.
Мои кузины и другие женщины сосредоточились на своей работе и не поднимали глаз.
Безопаснее всего было обратиться к Аминте, поэтому я шепнула ей:
– Посмотри на воронов.
– Где?
Я указала на птиц.
– Там ничего нет, Кассандра, – она нахмурилась. – Должно быть, ты совсем устала после вчерашнего. – Ее лицо тут же разгладилось. – Тебе стоит отдохнуть.
Я отложила в сторону челнок[6]. Мать начала ткать, ее руки двигались быстро и легко.
– Она идеальна! – я коснулась готовой ткани, свернутой на верхней части ее станка.
Ее движения замедлились, но не остановились.
– Я хочу сделать Лаодике пеплос подлиннее. Она уже слишком взрослая, чтобы выставлять коленки напоказ.
Лаодика была одной из моих младших сестер.
– Уверена, он ей понравится.
– Сегодня музыка была особенно хороша. Когда Миртес играет, мне даже дышать легче.
– Разве утром у него не разболелся живот? – спросила я.
– Нет. Я справлялась о его здоровье. – Она провела челнок сквозь нити основы.
Я так и застыла возле своего ткацкого станка. Если бы хоть одно из моих предсказаний озвучила Мело, никто бы не стал спорить. Судя по всему, кузины не поверят мне, даже если я предскажу что-то очевидное. Мои пальцы дрожали, когда я снова взялась за работу.
Разумеется, Кинфия это заметила.
– Аполлон не сделал твои руки изящнее и проворнее. Возможно, ему бы хотелось, чтобы канефорой был кто-то другой. Может, это на меня он смотрел во время процессии!
Мне было плевать на ее издевки. Со вчерашнего дня она словно как-то съежилась, стала меньше.
– Кассандре просто нужно привыкнуть к тому, что она больше не канефора. – Мело мне улыбнулась. – Мне бы вот точно пришлось.
Возможно, надо просто продолжать предсказывать будущее, оказываться правой, и рано или поздно люди запомнят это и поймут, что я провидица.
Монотонная работа позволила мыслям успокоиться, и я вспомнила, что будущее можно изменить и что у меня будет еще немало возможностей сделать это, прежде чем греки явятся под стены Трои. Ближайшее решающее событие произойдет в пещере на горе Ида, всего в двадцати милях от Трои. Но между ней и городом рыскали львы, да и я никогда не отходила от стен дальше, чем на пару миль, в пределах которых располагались священная роща, побережье и река Скамандр.
Что еще я могла сделать? Может, получится убедить другого бога снять проклятие? Или даже самого Аполлона?
Я вернулась к маме и спросила, можно ли мне снова сходить к священной роще.
– Ты всегда можешь посетить священную рощу, – с этими словами она меня обняла.
Прижавшись к ее округлому животу, я почувствовала себя гораздо лучше.
– Моя благочестивая дочь. – Мать отпустила меня. – Аполлон послал тебе сон?
Ах. Я кивнула, осторожно выбирая свои следующие слова:
– В этом сне я видела, как в Трою пришли мужчина и женщина и принесли с собой беду. Вы с отцом знали юношу. Увидев его, ты обрадовалась и позволила им обоим остаться. Но затем сон изменился. – Я сжала руку матери, отрывая ее от работы. – Троя была объята пламенем, – мой голос сорвался. – Если эти люди явятся, молю тебя, отошлите их прочь!
Она снова обняла меня и прошептала мне на ухо:
– Огонь во сне – знак очищения, а гости приносят процветание. Этот сон был даром бога, который тебя любит.
Который меня ненавидит.
– Прежде чем отправиться в священную рощу, загляни к отцу, он хотел тебя видеть. Он ведь так и не смог поздравить тебя вчера.
Стоило мне двинуться в сторону лестницы, как рядом тут же оказалась Майра, совершенно уверенная, что я не захочу ее здесь оставлять. Я присела на корточки рядом с ней.
– А ты поверишь, если я скажу, что весь день ты проведешь у восточных ворот, ожидая меня?
Она лизнула меня в лицо, завиляла хвостом, ее морда расплылась в счастливой улыбке, которую я так любила.
Слуги распахнули передо мной двери нашей гостиной, я же подала знак Майре. Та заскулила, но осталась сидеть снаружи.
Отец стоял в окружении многочисленных кушеток. Воздев руки, он молился Зевсу у нашего домашнего алтаря. В воздухе витал запах благовоний. Из завитков сладкого дыма показался кончик острого носа правителя.
Дым! Это дымились сандалии отца, когда он сражался с греческим солдатом, вооруженный одним только ножом. Его противник сжимал в руках боевой топор.
Я моргнула, гоня прочь мысли о будущем.
Тем временем отец нараспев произнес:
– О, всемогущий Зевс, молю тебя даровать нам солнце и легкий дождь. – Его взгляд нашел меня. – Молю тебя даровать нам с Гекубой здорового ребенка, такого же стойкого и непоколебимого, как наша Кассандра, – с этими словами он отступил от алтаря.
После смерти Гектора под мудрыми пронзительными глазами отца залягут глубокие тени. Я
