так спокойно.
– Э-э-э… про-простите. – Она смешалась.
– Ничего страшного, Елена, вы же не знали – так вас отвезти туда, откуда забрал?
– Э-э-э… – Она всё ещё была под впечатлением. – Да-да, пожалуйста. Домой. Хотя… – Она задумалась.
Машина стояла на светофоре, по крыше барабанил дождь, по вечернему небу полз морозный туман, Елене совсем не хотелось домой.
– Вы знаете, вечер такой странный, – сейчас она пожалела, что не села на переднее сиденье, – может быть, мы можем просто немного покататься по городу. Я люблю вечерний Петербург. Вы не волнуйтесь, я заплачу.
Он весело хмыкнул:
– Заплатите? Это внушает оптимизм. Если хотите, заплати́те, конечно, но это необязательно. Куда бы вы хотели поехать?
– Гм… наверное, буду банальной – Невский, Петроградка, набережные, хочется постоять у воды, пока река не замёрзла.
– Отлично! – Он свернул на тихую улочку.
Елена смотрела в его седоватый затылок и ухо, ворот рубахи. Она даже не видела его лица полностью – только в зеркале и в профиль.
Поток машин чуть поредел, Невский парадно светился огнями, Елена, откинувшись на спинку сиденья, разглядывала дома и идущих под зонтами людей. Ей казалось, что она плывёт в этой машине, будто в лодке, ей было здесь тепло и уютно, хотелось прислониться к окну, глядеть на пролетающую за окном жизнь и плыть. Плыть и плыть.
– Ещё одно моё любимое место, – Глеб кивнул в окно, – потрясающие стейки!
Елена вглядывалась в зернистое от капель стекло, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– Испанский ресторан «Лас Торрес», – он чуть притормозил, – справа, почти проехали.
– Никогда не была. – Она задумалась.
– Непременно стоит.
Елене нравилась его неназойливость.
– Глеб, скажите, а вы кто? – Она не знала, как спросить. – Вы же не просто водитель «Убера»?
– Как видите, водитель. – Он коротко засмеялся.
– На этой машине? – Ей хотелось быть деликатной, но одолевало любопытство.
Почему мужик на «Лексусе», в хорошей рубашке возит пассажиров?
– У меня есть ещё одна, – он повёл плечом, – но она для работы на «Убере» подходит ещё меньше.
Они остановились недалеко от Охтинского моста.
Елена всмотрелась в мерцающие огоньки:
– Красиво! Кажется, дождь почти закончился, я бы хотела немного прогуляться, составите компанию? – Было странно, что предлагает она.
– С радостью, – он открыл дверцу, – пройдёмся по мосту?
Елена вылезла из машины.
Выйдя, он достал из багажника пальто и шарф – оделся.
– А вы высокий. – Елена смерила его взглядом.
– Точно, – откликнулся он.
В свете фонарей блеснули короткие, седые на висках волосы. Ровные брови, открытый лоб. «Приятное лицо», – решила Елена. Может быть, чуть приподнятые скулы и длинноватый нос, но это его совсем не портило. И пальто, и шарф вполне соответствовали «Лексусу», но никак не вязались с образом «водителя “Убера”».
Он смотрел на неё, чуть прищуриваясь от яркого фонарного света, замечая, как она его разглядывает, Елена это поняла и смутилась.
– Пройдёмся? – Глеб предложил ей руку.
Рукой он тихонько перебирает мне волосы, потом проводит старым деревянным гребнем. Снова и снова. Я закрываю глаза, не позволяя себе вспомнить, что когда-то причёсывалась сама.
– Мамочка, мамочка, я так тебя люблю! – он талдычит одно и то же.
Мы сидим на веранде, ещё один наш обычный ритуал, который нужно просто перетерпеть.
– Я привезу Машу в следующие выходные. Вот увидишь, она тебе понравится! – Гребешок замирает над моей головой. – Только ты должна мне обещать…
– Конечно, дорогой, всё что угодно. – Я не улыбаюсь, потому что он сидит позади и не видит моего лица.
– Мы будем в гостиной, мама, – строго говорит он, – и выйдем на веранду. Будет много незнакомых вещей. Будет много опасных вещей, мама! И я надеюсь, ты меня не подведёшь! Мы же больше не будем ссориться, да?
– Ну что ты! – Мой голос слаще того варенья, которое он привёз. – Я уже давно всё поняла, и мы теперь больше никогда не будем ссориться.
– Вот и хорошо, – он обходит стул и встречается со мной взглядом, – иначе мне придётся снова давать тебе лекарство. А может быть, и Маше.
Я стискиваю челюсти. Конечно, я это знаю. Откуда бы мне было этого не знать.
– Всё будет хорошо, сынок, не о чем беспокоиться. – Я и вида не подала.
– Я знаю, что могу на тебя рассчитывать. – Он оглядел меня с головы до ног.
Тёмно-синяя юбка почти до пола, лёгкие мокасины, просторная вязаная кофта, накинутая поверх блузки, – к вечеру холодает. И некрашеные волосы с обнажившейся сединой отрасли за время моего заточения, я завязываю их узлом и убираю в кичку, как он просит, и терпеть этого не могу.
– Я тебе принесу книгу, хочешь ещё чаю? – Он уже подходит к двери.
– Да-да, пожалуйста, принеси ещё чаю, попью с вареньем.
Это самое любимое время, пока он загружает в холодильник продукты, проверяет камеры и осматривает моё немудрёное жилище: я могу в одиночестве почитать книгу, глядя на догорающий закат.
Люди не умеют ценить то, чего им не довелось лишиться. Одиночество – это великий дар и благодать.
Он приносит чай, книгу, накидывает мне шаль на плечи и быстро уходит обратно, похлопав меня по плечу:
– Не скучай, я скоро.
Дверь за ним закрывается, мой взгляд скользит вниз, на ступеньки. Что это? Что там лежит? Я напрягаю глаза – на нижней ступеньке у самого края лежит маленькая канцелярская скрепка. Скрепка!
Наручник на длинной цепи, но всё равно мне не дотянуться, а даже если и дотянуться, две камеры смотрят на меня с разных сторон. Чёрт! Я отворачиваюсь от крыльца и утыкаюсь носом в книгу, не видя страниц. А через полчаса, когда все дела закончены, он садится рядом, и какое-то время мы просто находимся бок о бок. Я терплю его присутствие, я хочу его присутствия. И мне грустно, когда он встаёт и говорит:
– Мне пора, мам.
– Заскочишь в середине недели? – спрашиваю с надеждой.
– Постараюсь, но ты же знаешь, у меня много работы. – Он забирает у меня шаль.
– Знаю-знаю. – Жду, пока он отстегивает наручник, и мы двигаемся к дому.
Возле самого порога я оборачиваюсь, делая вид, что ищу что-то глазами.
– Что? – Он оборачивается тоже.
Я делаю ещё шаг, не глядя и спотыкаясь, падаю коленями на ступени, ударяюсь локтем…
– Мамочка! – Он тут же ко мне подскакивает. – Что ты? Что?
– Прости, просто не заметила, куда иду, хотела посмотреть, не оставила ли книгу на столе. – Я потираю ушибленный локоть.
Это откровенное враньё, но ничего лучше я не придумала.
– Книга у меня в руках, – он подозрительно на меня смотрит, – ты ударилась?
Я показываю на колени, он задирает юбку и осматривает их:
– Да, похоже, синяки будут, ох
