мы с тобой выберемся из дома и пойдем в гости с ночевкой.
Последние ночи мне приходилось спать с вязальной спицей под подушкой, опасаясь участившихся агрессивных действий отца.
***
Инта, 14 апреля, 1990 год
Весна согрела необычно теплым апрелем. Такой яркой северной весны я больше не встречала. Солнце прорывалось в окна родильного зала. Дочь! У меня дочь! Девочка! Я боялась даже на минуту оторвать от нее глаза. Первый взмах ее ресниц, первый взгляд на мир, на меня – эмоции буквально захлестывали. Прижимая ее к себе, бережно качая на руках, я жадно ловила каждую минуту ее жизни.
Начиная с момента ее появления, я буквально сходила с ума от нежности и всепоглощающей любви. Все домыслы и слухи, все шепотки «Нагуляла в Москве!» практически не доносились до меня. Я, словно теплым одеялом, была надежна укрыта звуконепроницаемым куполом, в котором было место только мне и моей маленькой дочке. Я с головой нырнула в эти новые ощущения, в сладкое чувство, что я больше никогда не буду одна.
***
К сожалению, в те времена мой жизненный опыт, захудалая интуиция и слабый внутренний голос являли собой баснописных лебедя, рака и щуку. Придя регистрировать новорожденную дочь, я что-то мямлила, перебирая имена из предложенных старых советских справочников библиотеки ЗАГСа. Все мои жалкие попытки озвучить нравившиеся мне варианты женских имен словно разбивались о стену, натыкаясь на пристальный взгляд сотрудницы.
– «Маруся» мне очень нравится, – озвучила я.
Услышав это имя, работница ЗАГСа, сверля меня глазами и поправляя съехавшую на голове бабетту – модный аксессуар из пучка волос в виде круглого блина – поблескивая золотым зубом (не менее значимой, «шикардосной» вещью времен моды 70-х), тяжело вздохнув, изрекла:
– Мать-одиночка, чё ли? Ну хоть имя-то красивое дай дитю! «Маруся»! Дуся еще назови!
Я не осмелилась перечить такому явному, авторитетному и жизнеутверждающему превосходству и не стала озвучивать, что и имя «Дульсинея» мне было очень по душе и входило в пятерку предпочитаемых вариантов.
Видя, как представитель власти нервно постукивает пальцами, унизанными коллекцией золотых изделий советской эпохи, я, быстро собравшись, выпалила имя любимой и единственной немецкой куклы, привезенной другом отца:
– «Карина»! Мне нравится «Карина», Карина Андреевна! – И, словно оправдываясь, добавила: – Как моя кукла, родом из детства.
Наверное, дополнение явилось последним штрихом к моему портрету, созданному в голове этой женщины. Еще раз вздохнув, она быстро оформила документы, фыркнув на прощание:
– Поздравляю с куклой!
***
Инта, январь, 1991 год
Первый Новый год в жизни моей дочери мы отметили вдвоем. За это время мы научились многому – от вызова скорой помощи по поводу любой шишки, полученной в результате освоения первых навыков, необходимых в начале человеческой жизни, до элементарного диатеза.
Все сложные первые этапы мы проходили вместе: научились скатываться на подушки из уставших рук мамы в ночные часы; сидеть в специальном стуле рядом с ванной в ожидании ручной стирки пеленок (слово «памперс» еще не скоро войдет в лексикон русских людей); самостоятельно и спокойно ожидать в коляске у магазина окончания талонной очереди и смиренно сносить прочие тяготы бытовой жизни.
Эмоции, захлестнувшие меня в моем новом статусе материнства, ощущение своей нужности в устройстве нашего с дочерью нового мира уберегали меня от страданий и нарочитых сожалений. Я была благодарна свалившимся на меня трудовым будням молодой мамы. Это помогало заполнять день и радоваться каждому утру, начинавшемуся с улыбки моей дочери. Мир словно отблагодарил меня появлением родной души и сразу сделал сильной и счастливой.
У отца появилась очередная любовь, и на некоторое время его перевоплощение в образ трезвого жениха дало нам карт-бланш на отдых от его систематического состояния. Нам повезло остаться одним в квартире с дочерью, спокойно встречая ее первый Новый год.
В один из праздничных вечеров в дверь неожиданно позвонили. Осторожно вставая с дивана, пытаясь не разбудить уснувшую на моей руке дочь, я нехотя пошла к двери. С появлением Карины мои сны прекратились и превратились в блаженное наслаждение реальностью, когда часами разглядываешь малыша, сопящего рядом с тобой всю ночь.
– Кто там? – спросила я. В глазок не было видно, кто за дверью.
– Это я.
Голос показался мне знакомым, и я распахнула дверь.
На пороге стоял Андрей с одним из наших общих друзей, смущенно переминаясь с ноги на ногу. В руках Андрея были два больших пакета.
– Мы мимо шли, на площадь, на горку. С праздником! – заполнил возникшую паузу друг.
– А… Карина уже спит… Спасибо, – ошарашенно сказала я, суетливо прижимая к себе сунутые мне в руки пакеты.
– Красивое имя, словно кукольное, – смотря в пол, произнес Андрей и стал разворачиваться, чтобы уйти.
– Хочешь посмотреть? – как будто со стороны, услышала я свой голос, еще не успев понять, не пожалею ли о сказанном.
Лицо Андрея словно озарилось. Он торопливо снял ботинки.
– Я думал, не разрешишь. Спасибо!
В полумраке комнаты, еле дыша, он склонился над спящей дочерью.
– Какая красивая Булечка25, вся в меня, – разглядывая дочь, произнес Андрей и неожиданно резко, не оборачиваясь, вышел.
Я стояла в шоке от происходящего, слезы душили меня.
Снаружи послышались хлопки салютов и петард, люди на улицах обнимали и поздравляли друг друга.
Я тихонько заплакала, как будто решила выплакать разом все слезы, накопившиеся за время моего эмоционального затворничества.
Каришка тихонько посапывала в детской кроватке.
***
Инта, июнь, 1991 год
– Привет, – Андрей присел на корточки перед Кариной, выбежавшей вместе со мной на звонок в дверь, и протянул ей плюшевого медвежонка. – Ришка собралась в парк? Давай коляску снесу, – предложил он мне.
– Нам надо одеться, – только и смогла выдавить я, выходя из ступора.
– Я подожду вас на улице, – ответил Андрей, легко подхватывая прогулочную коляску и спускаясь с ней по лестнице, словно это была часть нашего каждодневного будничного семейного сценария.
Для первых дней северного лета денек выдался теплый, дав нам возможность спокойно побродить по парку. Последние дни мая шли проливные дожди, ограничивающие наши прогулки на свежем воздухе.
– Помнишь, как мы пошли на фильм «Челюсти», и ты весь сеанс закрывала глаза? Я еще тогда подумал: «Зачем она пошла в кино, если боится?»
Андрей уверенно вез коляску с сидящей в ней дочерью, вымазанной шоколадными конфетами. В руках она держала кусок сладкой ваты, на коляске болтался привязанный воздушный шарик. Андрей с удовольствием потакал желаниям дочери, суетливо предлагая разные варианты побаловать ее, доступные в парке аттракционов. Все происходящее казалось мне чем-то нереальным. Я молча шла рядом, изредка поддерживая разговор ответами на прямые
